Он тебя карает!" добавляю я, пожимая плечами -- Теперь Коди, услышав что мы так разговариваем, кажется явно доволен и они разыгрывают большие злые шахматные партии, где Коди вопит "Попался!" пока я проигрываю большие громкие пластинки, Онеггера, а Рафаэль крутит Баха -- Мы только и делаем что придуриваемся, а на самом деле я гоняю за двумя картонками пива.
Тем временем хозяин, Эрман, который спал у себя в комнате, выходит, немного наблюдает за нами, и возвращается в постель -- Ему до фонаря, ему хватает той музыки что ревет для него -- Это пластинки Рафаэля, Реквиемы, Вагнер, я прыгаю и запускаю Телониуса Монка -
"Это смешно!" вопит Рафаэль изучая свою безнадежную шахматную позицию -Затем позже: "Помрэй ты не даешь мне закончить эндшпиль, ты стягиваешь все шахи с доски, поставь их обратно, чё -- " а Коди срывает фигуры с доски и снова швыряет их так быстро что я вдруг спрашиваю себя а не мелвилловский ли он Шулер играющий в баснословно скрытные честные шахматы.
95
Потом Коди уходит в ванную и бреется, а Рафаэль тяжело опускается за пианино положив один палец на клавиши.
Ударяет одну ноту затем две и снова одну -
Наконец он начинает играть мелодию, прекрасную мелодию никем не слыханную прежде -- хоть Коди, с бритвой у подбородка, и заявил что это "Остров Капри" -- Рафаэль пускается раскладывать задумчивые пальцы по аккордам -- довольно скоро у него весь сонатный этюд выходит так изумительно что получаются связки и припевы, возвращается к своим припевам со свежими новыми темами, поразительно как неожиданно он выплямкивает совершенный нотный плач возобновляя свою Песнь Итальянской Птицы Любви -- Синатра, Марио Ланца, Карузо, все поют эту птичье-чистую ноту виолончельной печали какая видна у грустных Мадонн -- их притягательность -- у Рафаэля притягательность как у Шопена, мягкие понимающие пальцы с разумением возложенные на клавиатуру, я отворачиваюсь от окна возле которого стою и неотрывно гляжу на играющего Рафаэля думая. "Это его первая соната -- " Я замечаю что все тихонько слушают, Коди в ванной а старина Джон Эрман в постели, уставясь в потолок -- Рафаэль играет на одних белых клавишах, как будто в предыдущей жизни возможно (помимо Шопена) он мог быть неизвестным органистом в звоннице игравшим на древнем готическом органе без минорных нот -- Поскольку он делает все что ему хочется со своими мажорными (белыми) нотами, и извлекает неописуемо прекрасные мелодии которые неуклонно становятся более трагичными и разбивают сердце, он чистая птица певчая, он сам это сказал, "Я чувствую себя птичкой певчей," и сказал он это так сияюще. Наконец у окна пока я слушаю, каждая нота совершенна и впервые в его жизни он за пианино перед серьезными слушателями вроде преподавателя музыки в спальне, становится так грустно, песни слишком прекрасны, чисты как и его высказывания, показывая что рот у него так же чист как и рука -- его язык так же чист как и рука так что рука его знает куда идти за песней -- Трубадур, Трубадур раннего Возрождения, играет на гитаре для дам, заставляя их плакать -- Меня он тоже заставляет плакать... слезы наворачиваются мне на глаза когда я это слышу.
И я думаю "Как же давно это было я стоял у окна, когда был учителем музыки в Пьерлуиджи и открыл нового гения в музыке," у меня в самом деле бывают такие грандиозные мысли -- означает что в предыдущем перерождении я был мной а Рафаэль новым гениальным пианистом -- за занавесями всей Италии плакала роза, и луна освещала птицу любви.
Затем я представляю себе как он играет вот так, со свечами, как Шопен, даже как Либрейс, бандам женщин вроде Розы, заставляя их плакать -- Л воображаю себе это, зарождение спонтанного виртуоза-композитора, чьи работы записываются на магнитофон, потом переписываются нотами, и который следовательно "пишет" первые свободные мелодии и гармонии мира, которые должны быть древней нетронутой музыкой -- Я вижу, фактически, он возможио даже более великий музыкант нежели поэт а поэт он великий. Потом я думаю: "Значит Шопен получил своего Урсо, и теперь поэт дует как по пианино так и по языку -- " Я рассказываю все это Рафаэлю, который едва ли не верит мне -- Он играет еще одну мелодию в любом случае такую же прекрасную как и первая. И так я понимаю что он может делать это всякий раз.
Сегодня тот вечер когда нас должны фотографировать для журнала поэтому Рафаэль вопит на меня "Не причесывайся -- пускай волосы останутся непричесанными?"
96
И пока я стою у окна, высунув одну ногу как Парижский Денди, я осознаю великость Рафаэля -- величие его чистоты, и чистоту его уважения ко мне -- и того что позволил мне носить Крест. Это его девушка Соня только что спросила, "Ты разве больше не носишь Крест?" и таким гадским тоном что как бы указала: носил усталый крестик пока жил со мною? -- "Не причесывайся," говорит мне Рафаэль, и у него нет денег -- "Я не верю в деньги." -- Человек на кровати в спальне едва его знает, а он въехал такой, и играет на пианино -Преподаватель музыки действительно соглашается как я вижу на следующий день, когда Рафаэль начинает играть в совершенстве, после более медленного начала чем прежде из-за моего возможно скоропалительного упоминания о его музыкальном таланте -- его музыкальном гении -- затем Эрман выходит из своей больничной палаты и разгуливает в банном халате, и когда Рафаэль извлекает совершенно чистую мелодическую ноту, я смотрю на Эрмана а тот смотрит на меня и мы оба кажется киваем в согласии -- Потом он стоит несколько минут наблюдая за Рафаэлем.
Между теми двумя сонатами нас все-таки сфотали и мы все напились поскольку кто ж будет оставаться трезвым ради фотографирования и ради того чтобы называться "Пылающе-Прохладными Поэтами" -- Мы с Эрвином поставили Рафаэля между собой, как я предложил, как я сказал "Рафаэль самый низенький, должен стоять в середине" и вот так рука об руку все втроем мы позировали перед миром Американской Литературы, кто-то сказал когда затвор щелкнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57