– Сообразишь, если захочешь…
– Нет… я бы хотела услышать твои объяснения. Это не просто зависть… не так ли?
Вирджиния выпрямилась, по лицу чувствовалось, что она в дикой ярости. А также готова расплакаться. Спас ситуацию омлет по-испански. Осторожная официантка, ставя тарелку перед Вирджинией, бросила на нее сочувственный взгляд. Для меня это было в диковинку: вдруг кто-то пожалел мою сестру. Обычно все происходило с точностью до наоборот, жалели исключительно меня. Мне вспомнился случай, когда мы вчетвером поехали на уик-энд, один-единственный раз, и я попыталась объяснить дорогу. Она вскинулась, накричала на меня, заявила, что я на всех давлю, немало удивив бармена в каком-то кентском пабе, после чего выскочила из зала. Случилось это после того, как она направила нас не на ту дорогу, естественно, мы заехали совсем не туда, куда хотелось. Она же обвинила во всем карту. Понятное дело, мою карту.
Беда с такими, как Вирджиния, заключается в том, что такие, как я, пытаясь ничем их не оскорбить, ведут себя так, словно жонглируют тухлыми яйцами. И когда они наконец разбиваются, а случается это всегда, вонь от них идет страшная. Вот и в кентском баре я изо всех сил старалась объяснить, что восток – это некая сторона света, которую обычно можно найти напротив запада. Брюс, одарив меня виноватой, но симпатизирующей улыбкой, метнулся за ней, как испуганный кролик. Френсис выразил мне свои соболезнования, и мы не видели их до воскресенья, пока не пришла пора возвращаться. Но по крайней мере тогда я увидела, как увидели это и другие, что неадекватным поведением отличается она.
Не я.
На этот раз официантка определила меня на роль злодея, и эта несправедливость еще больше утвердила меня в стремлении вычерпать эту бочку дерьма до дна. Общение с тетушкой разбудило ужасные воспоминания о моем прошлом, и, услышав о том, как она разобралась со своим, мне хотелось последовать ее примеру. Внезапно мне вспомнился еще один давнишний разговор, имевший место вскоре после дебатов на тему «восток – это запад», с психоаналитиком, которого я встретила на какой-то вечеринке. Я была в таком отчаянии, что начала бомбардировать его вопросами прямо у стола с закусками. Он, однако, проявил милосердие и достаточно четко обрисовал ситуацию:
– Люди, совершенно не уверенные в себе, думают, что весь мир ополчился на них, и достаточно часто, пусть и не всегда, у них возникает ощущение, будто к ним относятся снисходительно, смотрят на них свысока.
– Ну, я не понимаю, откуда у нее может взяться чувство неуверенности, – резко ответила я, – если уж у меня…
Он приподнял бровь:
– А вы не пытались задать ей такой вопрос?
– Ну, мы обе получили одинаковое воспитание.
– Не может быть двух людей с одинаковым воспитанием, – отчеканил он.
– Она не хочет об этом говорить.
– Люди обычно не хотят говорить о том, что их пугает или навевает печаль. Почему бы вам не попробовать?
Не прошло и двадцати лет, как психоаналитик подбросил мне такую идею, а я уже решила ее реализовать.
Почему нет? Что за скелеты прячет моя сестра в своем шкафу, и чем они отличаются от моих? Я посмотрела на свой омлет. Потом, вскинув глаза, на Вирджинию, увидела, что ее взгляд мечется между ее и моей тарелками. Она сравнивала наши порции… Нелепость, конечно. Или нет? Да какая, собственно, разница?..
– Джинни, проводя время с тетей Лайзой и Эдисон, я много чего вспомнила. Про то, как мы выступали в роли бедных родственниц, как на нас смотрели свысока.
Я увидела, как ее передернуло. Почему, задалась я вопросом, почему мысль о том, что ты – бедная родственница, едва не свела с ума мою сестру и практически не отразилась на мне?
– Подумала я и о нас. Тебе и мне… почему между нами… пробежала кошка… разверзлась пропасть.
Она продолжала есть, не поднимая головы.
– Почему ты всегда так злилась и на меня, и на мир, хотя повода вроде бы и не было… тебя все любили, была красивой, умной, могла выбрать любую дорогу, тогда как я ни в чем не могла сравниться с тобой… серая, незаметная мышка.
Она буквально сверлила тарелку взглядом, а потом вдруг отбросила вилку с таким грохотом, что едва ли не все посетители повернулись в сторону нашего столика.
– Потому что! – прошипела она, схватила стакан, сжала его так сильно, что побелели костяшки пальцев. – Ты была… действительно никем, пустым местом, никто не удостаивал тебя и взглядом… и теперь смотреть на тебя…
– Ты про деньги?
– Я про все. Хамелеон в чистом виде. Все составляющие абсолютного успеха. Тебе ничего не нужно хотеть… тебе не приходится задаваться вопросом, любит ли тебя твой муж, хотят ли быть с тобой твои дети и внуки, куда поехать в отпуск, что съесть на обед… Ты переплюнула меня… всех… не испытав ни боли, ни стыда. Мне с детства втолковывали, что я что-то собой представляю. Я росла с ожиданиями… ты – нет. Это нирвана для психики, о которой мы все можем только мечтать, к какой должны стремиться…
– Эй, эй! – Я почти что кричала. – Где ты этого набралась? Нирваны для психики?
По лицу Вирджинии пробежала довольная улыбка.
– Прочитала в книге. Ты же не можешь все знать. – Она перехватила инициативу. – В отличие от меня в детстве ты ничего для себя не ждала, а потому ничто не раздражает тебя. Ты можешь говорить с герцогом, и ты можешь говорить с…
– Лесбиянкой?
Она соблаговолила улыбнуться.
– Ты не видишь этого, потому что это твоя жизнь. Ты можешь позволить себе смеяться над этим, потому что это у тебя есть. Но я бы посмотрела, как бы ты повела себя, доведись тебе столкнуться с тем же, что и мне. Стоять на вечеринке рядом с человеком, который спрашивает Брюса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92