Так жестоко меня никогда не обижали… а ведь он даже этого не понимал.
– Вы взяли что-нибудь выпить? – помнится, спросила я.
Жаклин, примерно того же возраста, что и Петра, с таким же бледным, нездорового цвета, ненакрашенным лицом человека, который спасает планету и не ест мяса, остановила свой выбор на стакане воды. Я увидела, как рука Мэттью замерла над апельсиновым соком, сместилась к воде, вину, подумала: «Я-то пить точно ничего не буду», – и сунула стакан сухого вина ему в руку. На его лице отразилось удивление, но стакан он взял.
– Мэттью на днях так по-доброму отнесся ко мне… – начала я и изложила историю нашей встречи. Внутри у меня все кипело. Как он мог привести ее? Как посмел?
– Ваш муж здесь? – спросил он, оглядываясь.
– Нет, Индию он не любит. – Я посмотрела на Жаклин. – Вы там бывали?
Она покачала головой:
– Мэтти летал туда один. В следующий раз я полечу с ним.
Мэтти?
Дар Божий, евангелист, сборщик налогов, перековавшийся в святого, преемник злого Иуды Искариота, и она называет его Мэтти… Кто дал ей право называть его уменьшительным именем? Я чуть не лопалась от злости.
– Это прекрасно. – Я посмотрела ему в глаза и добавила: – И мне хочется вновь побывать там. Вы разбудили мой аппетит, Мэттью… – Выдержала театральную паузу, а потом добавила, весело и беззаботно: – Может, мы там опять встретимся?.. – И рассмеялась. Это же надо, я, Дилис Холмс, флиртовала.
Иногда боги добры, иногда нет. В этот момент они решили оказать мне небольшую услугу, Потому что за спиной Мэтти висело кое-что неординарное. Очень возможно, такое, что не смогла бы переварить вегетарианка по имени Жаклин. Не уверена, что в другой ситуации переварила бы сие и я. Резчики Вриндавана не зря славились умением воспевать в камне плотские страсти и женщин, теряющих одежды. Особенно их творения нравились тем, кто пребывал в соответствующем настроении.
– О… э… а… – промямлила я. – На вашем месте я бы не оборачивалась.
Само собой, они обернулись, и я получила огромное удовольствие, наблюдая, как она густо порозовела, а его шея и кончики ушей обрели цвет красного пиона. «Ну что, дружок, – подумала я, – о какой ты там твердил уравновешенности? Тепло и прохлада, говоришь? А по-моему, настоящий костер, который все разгорается и разгорается». Вслух я произнесла другое:
– Гм-м, да, теперь я вижу, о чем вы толковали, Мэттью, говоря, что в Индии иначе воспринимают окружающий мир. Я уверена, что просто упала бы, проделывая вот это.
– Нет, если бы вас правильно держали, – ответил он, двинувшись к барельефу. Его тянуло к нему, как пчелу к меду.
Жаклин рассмеялась. Смех ясно указывал: она знала, о чем он говорил.
Я тоже рассмеялась, надеясь, что мой смех не выдает желания узнать.
Чуть позже, когда мы втроем переходили из зала в зал, он спросил, печалюсь ли я насчет Кэрол, я ответила, что очень, и он, как водится, сказал, что время лечит. Пусть его требуется и много. И не надо спешить, не надо стараться побыстрее пережить горе… Вроде бы говорил все правильно, да только в присутствии Жаклин, с нарисованной на лице жалостью, слова его не имели ровно никакого смысла. «Ты и представить себе не можешь, как должна меня жалеть, бледная вегетарианская поганка», – подумала я, извинилась и сказала, что должна встретиться с тетушкой. Они ушли вместе со мной. В вестибюле, пока Жаклин заматывала длинный, очень волосатый шарф вокруг тоненькой шеи, на это ушло время, он сказал:
– Мне очень приятно вновь увидеться с вами.
– Ага, – весело ответила я. На том все и закончилось.
Они пошли к автобусу, Жаклин подхватила его под руку своей маленькой лапкой, а я побрела на поиски такси. И только сидя в машине и ощутив потребность в клочке материи, дабы вытереть слезы, в основном ярости на себя, я осознала, что так и не вернула ему носовой платок. Достала из сумочки, от души высморкалась и решила, что на этот раз его будет стирать эта вегетарианка. В экологически чистом стиральном порошке, и процесс этот займет у нее немало времени. Потому что я опять выпачкала платок в туши для ресниц. И какая теперь меня ожидала жизнь? Плакать, стонать и скрежетать зубами из-за неразделенного чего-то? Даже мысль об этом убивала. А виновата во всем Кэрол, решившая умереть. Виноват во всем Френсис, свалившийся с гриппом. И я понимала: это пройдет.
Я вышла из такси в получасе медленной ходьбы до дома, чтобы не прийти слишком рано. Часы показывали начало девятого. Я чувствовала себя униженной, безмозглой дурой. Я чувствовала себя шестидесятилетней старухой. Как я могла принять дружелюбие за увлеченность? И в то же время я не могла забыть, как он сказал:
– Нет, если бы вас правильно держали…
Прогулка помогла. Я стравила пар. Хорошо еще, что ни у кого не возникло желания ограбить меня. Я бы голыми руками разорвала негодяя на мелкие куски.
Когда пришла домой, Френсиса еще не было. Позвонила ему в контору. Он еще работал.
– Как коктейли? – спросил он, думая о другом.
– Очень крепкие. Она выпила два и потребовала третий. Ты придешь поздно?
– Думаю, около двенадцати. Ты ложись спать, Дилис, и вот что еще…
От его тона у меня дернулось сердце. «Что?»
– Не забудь выпить побольше воды. – Рассмеялся и положил трубку.
Я покружила по гостиной. Наполнила ванну. Попыталась не думать. Съела яблоко. Включила телевизор. Выключила телевизор. Вновь налила ванну, потому что вода остыла. Твердила себе, что все хорошо, все отлично. Лицо и семейная жизнь спасены. Я вела себя глупо, ничего больше. Я разделась и уже собралась лечь в ванну, когда зазвонил мобильник. У меня подогнулись колени. Вероятно, кто-то неправильно набрал номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92