ЛИЧНОЕ!», она открыла сумочку Бритт.Ей было противно это, противно сознавать себя шпионящей за дочерью, противно бояться, что ее могут застать роющейся в сумочке. Но любовь все это оправдывала. Она знала, что в жизни ее дочери что-то очень неладно.Мэри Уильямс была разумной женщиной, и она не давала воли той горечи, которую испытала после выкидыша Бритт. Какая-то несправедливая жестокость была в том, что они так долго учились если не понимать свою дочь, то хотя бы мириться с ее отчужденностью, и вот, едва начав оттаивать в тепле их любви, она потеряла своего ребенка.А теперь эти ее странности. То она смеется и счастлива, то сразу же становится молчаливой и отстраненной. С самого начала своего замужества Мэри делилась с мужем всеми своими секретами, но только не этим, только не опасениями за душевное здоровье дочери. Этот секрет она тщательно скрывала от него, зная, как тяжело он это воспримет. Но ей был нужен кто-то, кому она могла бы поведать о своих страхах. Подруга. Подруга Бритт, которой можно все рассказать, которая приглядела бы за ней, протянула бы ей дружескую руну.Наконец она нашла то, что искала, – записную книжку дочери. Бритт завернула ее в старый цветастый фартук и хранила в укромном месте своей спальни.Толстая, в кожаном переплете, записная книжка содержала сотни имен, адресов и телефонных номеров. Мэри вспомнилась их семейная записная книжка, купленная двадцать лет назад в «Вулворт», которой они с мужем почти не пользовались. Номера телефонов, вписанные туда за эти годы, можно было пересчитать по пальцам. В ее доме телефонный звонок вызывал удивление, а иногда и страх. В Ротуэлле люди либо стучались в твою дверь, либо посылали с сообщением своих детей, либо просто хлопали тебя по плечу в пабе. Телефоном здесь пользовались редко.Листая книжку в поисках знакомого имени, Мэри прониклась сочувствием к дочери. Пусть у них с Тэдом в записной книжке было немного имен, но каждое значило для них что-то. А книжка Бритт была заполнена тем, что она называла «контактами». Фамилии с названием компании в скобках, бизнесмены, торговцы, врачи, дантисты, гимнастические клубы, клубы сквоша. На секунду Мэри с улыбкой задержалась на записи «ма и па». Где же друзья Бритт? Люди, которых она знала так хорошо, что называла просто по имени?В конце концов она нашла три имени. Джинни, Мел и Лиз.Она припомнила, что время от времени в разговорах слышала от Бритт эти имена. Однако виделась только с Лиз. Это случилось всего лишь раз, когда она на день приехала в Лондон и встретилась с Бритт и ее подругой в кафетерии магазина «Селфридж».Ей так не терпелось увидеть свою умницу дочь, которая только что поступила секретаршей в телекомпанию, она жаждала показать ее своим приятельницам, но когда Бритт наконец пришла, то без конца поглядывала на часы, явно тяготясь этой встречей и не желая тратить драгоценный час своего ленча на мать и ее скучных провинциальных подруг.А Лиз, напротив, была добра и дружелюбна и задавала вопросы, которые должна была бы задавать Бритт: об их домах и семьях, о том, что они думают о Лондоне.А потом, со стыдом вспомнила она, именно Лиз, а не Бритт спокойно взяла счет.Было два номера, один перечеркнутый лондонский, а другой с пометной «коттедж». Чувствуя себя более уверенно, Мэри переписала себе оба телефонных номера Лиз и на цыпочках вернулась в спальню дочери, чтобы положить записную книжку обратно.По крайней мере, у Бритт есть хоть одна хорошая подруга, которая, как была уверена Мэри, охотно присмотрит за ней, когда узнает, что произошло.
– До свидания, ма, до свидания, па.Бритт бросила свое пальто в «порше» и поспешила за ним сама, стараясь не глядеть на их искаженные болью лица. Она понимала, что родители нуждаются в ободрении, хотят, чтобы она сказала им, что с ней все в порядке, что все хорошо. Но не могла говорить об этом, не могла даже упомянуть это, как не могла обнять отца и мать или просто пожать им руки. Потеря ребенка словно снова разверзла между ними пропасть.Единственным выходом для нее было уехать, вернуться в Лондон, где она сможет в одиночестве погрузиться в свое горе среди знакомых привычных вещей.– Останься, дочка. Хотя бы на несколько дней!Отец протянул к ней руку, она увидела тревогу на его лице и хотела ответить ему. Но вместо этого отпрянула, и отец бессильным жестом поражения опустил руку.– Бритт, родная, – прошептал он, глядя в сторону. Большой, теперь ссутулившийся, но, несмотря на годы тяжелой работы под землей, гордый человек, он вытер слезы. Она никогда раньше не видела его плачущим.– Если бы только вместо малышки мог быть я.Ее потрясла любовь в его голосе. Его безнадежность. Его беспомощность. Она открыла дверцу машины и вышла.– Ох, папа, не говори так. Ты один-единственный, а ребенок у меня в конце концов может быть и еще!– Ну ладно, поторопись, девочка!Она отвернулась, догадываясь и не желая услышать то, что он собирался сказать ей. Что он долго не протянет.– Я люблю тебя, папка.– И я люблю тебя, девочка. Ну давай, катись в свой пуп земли!Бритт улыбнулась и села в машину. Но она знала, что не пуп земли ждет ее среди лондонской толпы, а бездонный колодец одиночества.Проследив, как машина Бритт с ревом рванулась из Ротуэлла, Мэри выждала еще десять минут на тот случай, если Бритт что-то забыла и вернется. Потом она поднялась наверх и нашла в правом ящике своего туалетного столика тщательно сложенный клочок бумаги, на котором записала телефон Лиз.
В спальне было тихо, и дети внизу играли подозрительно бесшумно. Лиз вынула из гардероба свой синий костюм в белую полоску, критически осмотрела его и решила, что он слишком вызывающий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154