– А кого вы имеете в виду, говоря «они», "им"?
– Прежде всего, разумеется, вашу бабушку и вашу тетю Нину, которая ее боится, Уэйна Мартина, Джеральда и моего брата Элдена, которые с детских лет были друг с другом на ножах.
– Почему? Почему ваш брат и Джеральд ненавидят друг друга?
– Элден говорит, потому что Джеральда всегда бесило, что у него – две нормальные руки. Но тут все гораздо сложнее. Элдену всегда было ненавистно все, что противоречит природе. Он не выносит больных людей. Поэтому он не прощает Джеральду его увечную руку, и Джеральд это знает. Оба родились не здесь, и их обоих привезли в этот дом, когда они были еще младенцами, и тем не менее у обоих такое чувство, словно Силверхилл – их собственность. Джеральду дорого все, что внутри дома, а Элдену – все, что снаружи, – сад, деревья, земля. Я родилась в самом доме, и у меня ничто не вызывает никаких чувств. По мне, сгори оно все, я бы и слезинки не проронила.
– А разве дядя Генри и тетя Нина не всегда жили в Силверхилле?
– Жить-то они жили, но как раз в то время, когда миссис Нина была беременна Джеральдом, из Нью-Йорка привезли сюда вашу тетю Фрици, и тут началась сильнейшая неразбериха. Миссис Нина не могла выносить постоянные ссоры, проявления норова вашей бабушки, не говоря уж о том, что творилось с Фрици, которая совсем вышла из строя. Она уехала в Вермонт пожить у сестры и родить ребенка в мирной обстановке. Но это мало ей помогло – я имею в виду руку Джеральда. Генри Горэм привез их обоих домой, и с тех пор Джеральд не покидал это место. Теперь ему нравится забывать, что он был рожден не здесь. Любовь к этому дому у него, можно сказать, в крови, и любовь такая сильная, что иной раз она меня просто пугает. Элден появился здесь, когда ему был годик, но он испытывает столь же сильное чувство к здешней земле.
– Вы думаете, это кто-то из них – я имею в виду птичку?..
Кейт выскользнула из своего пеньюара и сняла с крючка форменное платье. Не глядя на меня, она сказала:
– Не знаю, да и не хочу знать – слишком это ужасно. Но одно я могу вам сказать: обвинят во всем Фрици.
Я услышала все, что мне надо было услышать. Протиснувшись через щель возле платяного шкафа, я вышла в холл. Холод, спертый, застоявшийся воздух, мерзость запустения ощущались здесь как будто сильнее, чем обычно. Я поспешно бежала от голубых роз и прошла через башню на мою половину дома.
На этот раз я уже не заходила к себе в комнату, а торопливо направилась к лестнице. На ходу что-то остановило мое внимание, я нагнулась и подняла с пола что-то желтое, пушистое – перо канарейки. Спускаясь по лестнице, я держалась за перила, предоставив перу парить в воздухе. Мне неприятно было вспоминать ощущение птичьих перьев у меня в руках.
Когда я проходила мимо покоев тети Нины, комнаты ее оказались пусты. Внизу, в комнате для приема гостей, никого не было, и свет над двумя портретами был выключен.
Я пошла на звук голосов, доносившихся из столовой.
Сегодня бабушка Джулия восседала во главе стола, а Джеральд сидел на противоположном конце. Тетя Нина еще не заняла своего места, но Элден Салуэй был тут, он стоял возле бабушкиного кресла. Они разговаривали, но при моем появлении мгновенно воцарилась тишина. Все трое внимательно вглядывались в меня, и где-то в глубине моего сознания шевельнулись предостерегающие слова Кейт. Но мне нечего волноваться. Отныне у меня осталась одна цель – в последний раз посидеть за этим столом. После завтрака упакую свой чемодан и как можно скорее, до двенадцати, уеду. Можно не сомневаться, что ни один из них не пожелает меня остановить. Что касается тети Фрици, то я бессильна что-либо сделать против воли любого из них или против их общей воли.
Джеральд встал и любезно отодвинул от стола кресло, чтобы я могла сесть. Бабушка Джулия снова повернулась к Элдену, и разговор между ними возобновился.
– Разумеется, так продолжаться не может, – сказала она. – Все мы годами терпели это напряжение, пора положить ему конец. И все же я отвечаю за свою дочь. Любимицу моего мужа.
Джеральд поставил свою чашку кофе на стол с такой поспешностью, будто горячая жидкость обожгла его, и с нетерпением выжидал, пока миссис Симпсон спрашивала, что принести мне на завтрак. Как только она вышла, он заговорил с бабушкой.
– Ты и так слишком долго сентиментальничала с тетей Фрици.
Хотя Джулия Горэм не заговорила сразу, огромная жизненная сила, все еще горевшая в глубине ее существа, угрожающе метнулась в сторону Джеральда. Само ее молчание было уничтожающим.
Сегодня утром она выглядела иначе, так как из своего длинного темно-красного платья, которое так ей шло, она переоделась в платье из бежевого эпонжа с короткой юбкой и отрытым воротником, обнажавшим ее стареющую шею. Посадка головы оставалась такой же гордой, как всегда, а волосы были уложены так же, как на портрете, только теперь они уже не были темными. На ней не было никаких драгоценностей, кроме маленьких нефритовых сережек и колец, полученных в день свадьбы. Рубинового перстня на руке не было.
Дав нам всем прочувствовать многозначительную тяжесть своего молчания, она продолжала:
– Что бы Арвилла ни сделала, твой дедушка ее любил, Джеральд. Я никогда не смогу ее простить, но именно поэтому я обязана обращаться с ней по справедливости.
– Пока мы, все остальные, страдаем от ее выходок! – Джеральд все еще не мог успокоиться. – Как бы там ни было, Малли пережила отвратительные минуты сегодня утром. Я ожидал, что, обнаружив птицу, она с криком кинется через весь дом, но, хотя этого не случилось, мы не можем допустить, чтобы что-нибудь подобное повторилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82