Она видела изредка то же выражение, ловя его взгляд на себе. Когда он думал, что смотрит на нее незаметно.Он бывал по утрам сердит и капризен. Она же пристрастилась радоваться рассветам. Радовалась она бурно, а ему хотелось тишины, а ему необходимо было сосредоточиться, чтобы окончательно проснуться. Но даже в такие минуты, зная, что он недоволен, она не могла удержаться от поцелуев, и весело тормошила его, и покорно слушала ворчание «ты меня не бережешь, ты на мне верхом сидишь, а я, между прочим, в туалет хочу!»С каждым днем, проведенным вместе, они все сильней прорастали друг в друге. Они сталкивались лбами, заблуждались, обжигались, царапались. Их новый мир был неделим на белое и черное. В нем нельзя было оставить только солнце, внимать только радостным вестям, ехать лишь по прямой дороге.Он однажды написал песню… Она однажды услышала ее… ГЛАВА 39 Беги пока никто не понял,Пока в живых остаться можно,Таким, каким себя ты помнил.Иначе к черту осторожность!В ее ладони ткнется сердцеСлепым, беспомощным котенком.И кто ты, кто, чтоб заперетьсяОт этих пальцев нежно-тонких?.. Он не смог убежать. Она не смогла отпустить. Или наоборот. Просто в какой-то момент им пришлось смириться с этим. Они перестали обманываться, вымучили решение, придумали, как можно выжить.Но выжить и жить — разные вещи…У него была лишь девушка Маша, да и та — на выходные и редкие будние вечера, когда ему приходило в голову, что он слишком одинок. На нем были не цепи, не кандалы, а так — легкая паутина. Одно нетерпеливое движение, и она разорвется.Тина же была за решеткой. Он не посмел открыть дверь и выпустить ее, он сам юркнул внутрь этой клетки и незаметно устроился в углу.Однажды, уже в Москве, в душной, загазованной, оглушительно верещащей Москве, они сидели голые на его новой кухне и пили холодный квас. Через час ей нужно было возвращаться в офис, под окном ждала его новая «девятка», — теперь у него было много чего нового! — телефон был отключен, а окна открыты.Они не виделись перед этим три дня. Так уж сложилось. И теперь она сидела против света, а Олег пытался рассмотреть выражение ее лица. И чувствовал себя беспомощным.Она поставила кружку с квасом на стол.— Знаешь, Олег, я тут подумала… Я почти не вижу детей… Ефимыч решил, что им в этом году нужно идти в школу… Все это решается без меня. Ксюшка с Сашкой так редко меня видят. В общем, я не могу, не имею права отнимать у них отца, все пустить кувырком, только потому что мы с тобой…Он спокойно пропустил это «только» мимо ушей. Ему было плевать. А вот остальное…— Я плохая мать, — усмехнулась она. — Поэтому для них ничего не изменится. Я буду приходить по вечерам, а потом уходить, когда они уже заснут. Вот и все, Олег. У них все будет по-прежнему, и дом, и семья, а мы… сможем жить вместе. — Она вытянула шею, словно птица. — Разве ты не этого хочешь, Олег?Он хотел только одного: чтобы ей было хорошо. А у него не получалось.— Я смотрю, ты все до мелочей продумала, — не глядя на нее, Морозов выругался. — И сама же понимаешь, что это — невозможно.— Ну почему?! Почему?! Я перееду к тебе, мы будем вместе. Я не могу так больше. Я работаю через силу, я через силу дышу, Морозов!Олег молча протянул ей кружку с квасом.— Выпей. Хватит жалеть себя. Все устроится.— Ничего не устроится, — всхлипнула она. — Само по себе ничего никогда не устраивается!Он позвонил в ее офис и соврал что-то насчет незапланированной деловой встречи, чтобы сотрудники не запаниковали, потеряв начальницу из виду. Начальница же, прижав колени к груди, заснула на его диване. До вечера Олег сидел в квартире, охраняя ее сон, и внутри у него все дрожало от бешенства. Он любил эту женщину, но именно он сделал ее несчастной.Теперь она лжет самой себе: «С детьми все будет в порядке, у них все будет по-прежнему!»И в том, что она стала жалкой, виноват он, он, уютно прикорнувший в углу ее клетки, не решившийся предложить ей свободу.Пустить бы пулю в висок…Тыщи людей живут так, но что ему эти тыщи?! Он измучил ее. Он, способный умереть за нее.Но на что ей его смерть? Ей нужна жизнь. Жизнь рядом с ним. ГЛАВА 40 Офис, насколько он мог судить в теперешнем своем состоянии, выглядел очень презентабельно. Секретарша улыбалась, как полагается, во все тридцать два зуба.— Вам назначено?— Представьте, нет, — улыбнулся и он, — но мне будут рады.Еще бы себя в этом убедить! Еще бы унять трусливую дрожь в коленках и незаметно вытереть пот с шеи.Никогда еще он не был так уверен в своей правоте.Никогда еще он так не боялся.— Простите, вы куда? — теряя официальную доброжелательность, вскинулась секретарша, когда он распахнул дверь кабинета. — Я должна вас представить! Подождите!Нет уж! Вот это — извините!…Вадим Алексеевич Старцев только что вышел из этого кабинета, вполне довольный. Концепция рекламной кампании «Майского чая» была идеально разработана и расписана во всех подробностях. Два слогана, предложенных «Промо-ленд», казались Вадиму Алексеевичу просто гениальными, третий был похуже, но почему-то Старцев считал, что главе кампании приглянется именно этот, третий. А хозяин — барин, разве не так?Но пока суд да дело, Вадиму Алексеевичу совсем необязательно было делиться своими догадками с дамочкой, сидевшей напротив. Он и не делился. Просто вежливо откланялся, аккуратно сложив бумаги в дорогой кожаный портфель.А она могла считать кампанию успешно начатой, по крайней мере. Это было приятно. Очередной профессиональный успех. А как же иначе? Зря она, что ли, проводит в этом кабинете большую часть суток? Ей что, больше заняться нечем?А вот кое-кому, кажется, нечем!..— …Что ты здесь делаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68