А, подскочив с кровати, — ни дать ни взять злодейка на месте преступления! — увидела свое отражение в зеркале.Сияющими глазами на нее смотрела счастливая женщина.Да, она была растрепана, да, на красных припухших веках свернулись тени, да, морщины были безусловно глубоки и многочисленны. Да. Да. Да. Но это ровным счетом ничего не меняло. Тина смотрела на себя и, распадаясь на атомы от нереальности, все же понимала, что счастье выглядит именно так. Ее счастье.Почему?А как же совесть, а как же супружеская верность, а как же чувство собственного достоинства?!Неужели она все это придумала?Прикрыв веки ладонью, Тина застонала, как от боли.— Что? — встрепенулся у нее за спиной Морозов.Она резко обернулась.Он зевал, потирая глаза.— Доброе утро, — сказала Тина осторожно.— Доброе? — Олег приподнялся на локте, внимательно приглядываясь к ней. Взгляд его стремительно прояснялся. Несколько мгновений, и Морозов кивнул зачарованно: — Действительно доброе.— Что ты так смотришь? — прищурилась Тина.— Мне нравится на тебя смотреть.А ей вот не нравится смотреть на себя! Она вот в полном отчаянии!— Пойду умоюсь, — объявила Тина.И не пошла. Обмерла за дверью, с другой стороны, настигнутая смыслом непостижимого.Все это было. Все это уже случилось много лет назад. А сейчас случиться не должно было. Но кто-то что-то напутал, и за одним поворотом, только с разных сторон, оказались настоящее и прошлое. Столкновение было неминуемо.Вот почему она узнала счастье в своих глазах. Просто однажды она с ним уже встречалась. И что же это — повторение пройденного? Дежа вю, выражаясь точней.Прижавшись вплотную к двери, как будто боялась упасть, Тина пробормотала когда-то выученные наизусть и, оказывается, с тех пор не забытые морозовские строчки:
В глаза твои пришла весна, Разворошив сугробы боли. Но ты по-прежнему больна. Как болен я. Смертельно болен.
Недуг — как выстрел — подстерег, Пустил в нас корни, зацветая. Земля уходит из-под ног, А в сердце — космос созревает.
Расплакаться бы… Как тогда, с трудом разобрав эти строчки на газетных полях, случайно наткнувшись взглядом на его почерк. Она не знала, что Олег пишет стихи. Хотела потом спросить, но постеснялась. Все-таки как будто подглядела. Может быть, ему вовсе не хотелось, чтобы она читала это? И еще — может быть, не для нее, а для кого-то другого, о ком-то другом были эти слова.Да, помнится, она расплакалась.А теперь не может.По ту сторону двери раздался стук. Тина быстро отошла.— Я так и знал, что ты здесь стоишь.Она сделала вид, что не заметила в его взгляде ничего, кроме дружелюбного интереса. Он в свою очередь великолепно изобразил беззаботность.— Ты даже полотенца не взяла. И зубы, наверное, собиралась пальцем чистить, а?— Что «а»?— Я говорю, для утреннего туалета нужны кое-какие принадлежности, — пояснил Олег, — не хочешь в купе вернуться?— Зачем? — тупо спросила она.— Чтобы взять полотенце, зубную пасту и щетку!Он судорожно дернул кадыком, сглатывая горечь.Что он может сделать, ну что? Лишь бы она не смотрела вот так — сквозь, лишь бы не стояла, безвольно опустив руки! Чтобы позволила той улыбке, пробудившей его, распуститься, и не думала, будто это — грех!А хоть бы и грех! Что с того?Как помочь ей примириться с самой собой? Если бы он знал, что она будет страдать, он бы… Он бы — что? Остановился бы?Даже думать об этом больно.Но она едва держится, чтобы не сорваться в истерику. Не понимает, на каком она свете и как выбраться в привычную колею.Зачем ей еще и это?Нагромождения нелепых случайностей, болезненных откровений, — разве мало? Чудовищный кошмар, тот, что поразил ее воображение в Бердске, он объяснит, но что потом? Получается, будто он свалит на ее плечи еще одну ношу, и — разбирайся, как знаешь.Ей снова придется возвращаться в прошлое. А значит, снова переживать все то, что уже давно прожито и уложено в дальний, самый дальний уголок.Ради чего?..Олег насильно впихнул ей в руки полотенце, проводил до туалета, а сам обосновался у окна напротив, будто сторожевой пес. Плохой пес. Преданный, но предавший. По сути, выходит так, и никуда не деться от этого. Разве что в окно выпрыгнуть и покончить с этой канителью раз и навсегда.Он взял себя в руки и попробовал отрепетировать речь.Для начала он попросит ее слушать спокойно, не перебивая. Он возьмет ее за руки и будет глядеть в глаза, ожидая момента, когда в них появится понимание. А если не появится?А если в глаза смотреть он не сможет?Должен.Он должен рассказать ей, как все было на самом деле. ГЛАВА 24 Олег прожил в Москве меньше года, даже первый курс отец ему закончить не дал. Особых усилий для этого не понадобилось. Хороший товарищ Морозова-старшего побеседовал с ректором, популярно объяснив, что у сибирского парнишки слишком много соблазнов в столичной жизни, а родителям за него беспокойно. Очень беспокойно. Они вполне допускают, что их сын — талантлив и хороший студент, в связи с чем утрата для института может стать ощутимой. Они понимают и готовы возместить.К следующей сессии студент Морозов не был допущен. Качать права было бесполезно, да и совершенно не умел он тогда постоять за себя.Жить в столице было не на что и негде. Перспектива армии при таком раскладе показалась Олегу не такой уж мрачной. Отца она тоже устраивала. Воинская служба в любом случае учит порядку и выдержке, которых сыну пока не хватало. Морозов-старший запасся терпением и стал ждать, пока отпрыск вернется домой: возмужалым, дисциплинированным и главное — поумневшим в достаточной степени, чтобы понять, какую замечательную судьбу ему приготовил отец. Нет, распоряжаться жизнью сына он не собирается, но и с заданного направления сойти ему не позволит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68