Допустить этого было нельзя.Как невозможно было смириться с тем, что в сутках всего двадцать четыре часа! Впервые вдруг обнаружилось, что работа может быть помехой. У Альки же была школа, и все это приводило в неистовство, и он постоянно только и занимался тем, что заговаривал время.Оно останавливалось. На скамейках в парке, где десяткам таких же влюбленных парочек не было до них никакого дела. На укромных тропинках в лесу. В пустых квартирах приятелей. В развалинах собора, куда они забрели ненароком и обнаружили, что камни бывают мягче перины. У парадной, где кто-то разбил фонарь.Весь мир — бесконечный и яркий — лежал у ног, солнце каталось туда-сюда, и видно было даже за самыми плотными тучами и в самую темную ночь. Оно согревало, но время от времени брызгало вокруг холодным светом: «Разуй глаза, все не так уж прекрасно!»Работа, школа, ссоры по пустякам, ревность, неуверенность, страх, родители, бедность, встречаться некогда и негде.— Олеженька, ты оставайся у нас, — говорила Алькина мать, — отец-то уж не проснется сегодня, а утречком ты пораньше встанешь…Алька мучительно краснела. Мама понимала, мама видела, мама жалела их и радовалась за них, и старалась для них, и это еще больше все усложняло.— Мама, — шипела она, — прекрати так говорить!— Как? — удивлялась мать.А что удивительного?! Олег понимал ее, было стыдно, жутко неловко, будто за ними подглядывают, а они знают об этом, и… Тут же он одергивал себя: забыться в поцелуях не стыдно, желать ее каждую секунду не стыдно, заорать на весь мир — моя! — не стыдно. Тогда почему невмоготу оставаться в чужом доме, бояться скрипнуть половицей, украдкой пробираться в туалет, воришкой выскальзывать с утра пораньше за дверь? Неужели только потому, что ее мать все понимает, а ее отец — ненавидит его?Какие, право, мелочи!Но они, эти мелочи, разбивали в пух и прах его объяснения, его теорию о сексе — единственной нити, связывающей их. Нить была прочная, яркая, из волшебного клубка. Но другие неотвратимо вплетались в сердцевину узора, и вот уже забрезжило: она нужна мне.Как-то так вышло, что он стал хвататься за любую работу, уже не выкраивая лишнюю минуту для встреч, а думая о будущем. Сам себе удивлялся, ведь пожертвовать временем было равносильно подвигу. Он не знал, что самый настоящий подвиг у него еще впереди.…Олег пощелкал мышкой, крутанулся в кресле, сосредоточенно потер щетину, предвидя с тоской, что больше заняться нечем. Наедине с собой ему всегда было комфортно. Всегда, но не сейчас, когда изо всех щелей, будто ополоумевшие голодные крысы, полезли воспоминания. Что с ними делать, куда девать? И куда деться ему самому?Звонок. Кто-то услышал его отчаяние и решил помочь, отвлечь.Олег ретиво схватил трубку, опрокинув пепельницу, утыканную окурками, как опятами.— Олежек, как ты, дорогой?— Мама, — вздохнул он, ссыпая мусор в ладони, — привет.— Привет, привет. Как ты? — повторила мать.— Нормально. Работаю, — зачем-то соврал он.— Сегодня же выходной, сыночка. Отдыхать-то когда будешь?Он снова вздохнул — догадался, почему она звонит.Зачем он только вернулся домой! Шлялся бы себе по улицам до утра, отключив мобильник.— Олеженька, а ты помнишь, какое завтра число?Браво, похвалил он себя. Вот проницательность!Завтра у отца день рождения, и совершенно ясно, что мать сейчас три часа кряду будет взывать к совести сына, который этот праздник не считает за праздник.— Помню, мам, помню. Только это ничего не меняет, — устало сообщил он. — Мы же сто раз это обсуждали!— Обсудим в сто первый, — мягко возразила мать и, всхлипнув, добавила: — Он тебя ждет.— Я не приду. Я не приду, мам! Ясно?Он выдержал более-менее спокойный тон. Хотя, на самом деле все это повторялось так часто, что у кого угодно лопнуло бы терпение.А он вот — выдержал.Мать жалко, подумал Олег, беспомощным взглядом обводя кабинет.— Сынок?— Да, мам, я здесь.— Сынок, я знаю, папа во многом не прав, но…— Мам, ты ничего не знаешь! — все-таки вырвалось у него. — Ты никогда не хотела знать.— Не понимаю, о чем ты говоришь! Наш папа прекрасный человек, он любит тебя и всегда хотел для тебя только хорошего!— Все, мама, хватит. Я не могу прийти. Я в Москву уезжаю.— Именно завтра? — с печальной иронией проговорила она.— Да. Так получилось. Ты бы вместо пустых разговоров удачи мне пожелала, что ли…— Сынок! Да мы с папой всегда…— Ладно, пока.Мамина любовь к отцу была такой крепкой и густой, что заслоняла все на свете. Давным-давно, еще ребенком, Олег страшно ревновал. Потом стало некогда. А сейчас маму было безумно жаль. Хотя, если разобраться, она — счастливый человек.Он отключил звук у телефона и долго смотрел, как настойчиво мигает онемевшая трубка.В чем он виноват? В чем?! Почему ему приходится оправдываться, чувствовать себя эгоистом, безмозглым чурбаном, который не соизволит сделать приятное собственной матери?Он уже давно перестал ненавидеть. Он и не думал мстить или — вот нелепость! — пытаться переделать, изменить того, кто назывался его отцом.В чем же его вина? В молчании, приравненном ко лжи? Но даже сейчас, когда многое — все?! — осталось позади, Олег не мог сказать матери правду, не мог объяснить, почему всеми способами старается ограничить встречи с отцом и, изредка заходя в гости, избегает его взгляда.Разве он должен был сорвать с нее розовые очки, а вместо них сунуть матери под нос зловонную кучу?!«Наш папа — ублюдок!», вот чем пахла она.Не просто взяточник и вор, а самый настоящий ублюдок. Впрочем, ни тогда, ни сейчас Олег не давал отцу подобных определений, не пытался втиснуть в слова то, что узнал в памятном разговоре после выпускного и что открылось позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68