Неизвестная родинка темнеет на скуле. Полным-полно морщин возле глаз, а на переносице красная вмятина, наверное, от очков. Голос с чужой усталостью. Взрослая, мужская щетина. Из-под распахнутого пальто выглядывает галстук. Она никогда не видела, чтобы он носил галстуки. Потому что он никогда их не носил. Что еще?Она снова взглянула на него, мысленно атакуя собственные страхи, вышвырнув из головы все, кроме внимательного, бесстрастного препарирования этих мелочей, этих внешних перемен, произошедших в нем.Она понимала только одно — она узнала бы его, стань он обезображенным калекой, или стариком, чье лицо невозможно разглядеть в паутине морщин. Эта мысль была лишней, болезненной, но упрямо вылезала вперед и плясала перед глазами ярко-желтыми пятнами, будто кто-то хорошенько треснул по макушке. Не кто-то, а жизнь.Любое событие неизбежно, иначе оно бы не произошло. Ценный вывод, только непонятно, что с ним делать.Тина допила коньяк.Морозов смотрел, как двигается ее горло в расстегнутом вороте блузке.— Заказать еще?— Нет, мне пора, — выдавила она, — не скажу, что встреча была приятной.— А я скажу, — улыбнулся он через силу и соврал: — Ты чудесно выглядишь.Ничего чудесного. Она тряслась, как осиновый лист, кривила накрашенные губы, и ресницы ее дрожали под тяжестью туши и слез. Вокруг глаз он заметил темные круги. А внутри — растерянность, боль и злобу. Ничего ужасней он в жизни не видел.— Пока, — сказала Тина, поднимаясь.— Это твой? — Он кивнул на телефон, поблескивающий на столике. — Не забудь.— Не забуду.— Ваш заказ, — возник из ниоткуда официант и, плавясь от желания угодить, заметил: — Никаких совковых пельменей и компота! Приятного аппетита.Тина прикусила губы, догадываясь, что последует за этими словами.— Значит, ты помнишь здешние пельмени? — весело произнес он.— Морозов, чего ты добиваешься?! — прошипела она, приблизив к его лицу свое — перекошенное от ненависти. — Тебе, что, приятно ковыряться в дерьме?— Это не дерьмо, Алька.— Это дерьмо, Морозов! Самое настоящее, вонючее дерьмо! Я тринадцать лет старалась забыть этот запах, и забыла, черт тебя подери, а ты посмел здесь появиться и…Он дернул ее запястье, заставив снова сесть в кресло, и скороговоркой выпалил:— Ты что-то путаешь, дорогая! Я здесь живу, а появилась как раз ты! Будешь рассказывать, что случайно оказалась проездом?— Именно!— Пусть так, — быстро согласился он, — разве мы не можем поговорить, как нормальные люди?— Ну, давай поговорим, — проскрежетала она.— Давай, — кивнул он.— Начинай, — разрешила Тина.— Как поживаешь?— Отлично. А как твои дела?— Просто здорово.— Ну вот и прекрасно. Желаю того же и в будущем.— Алька, хватит! — взмолился он. — Мне тоже трудно…— Почему тоже? Я, например, чувствую легкость в разговоре с человеком, который много лет назад меня предал! Мне так легко, что словами не опишешь! Прямо взлечу сейчас!Это вырвалось все-таки. Господи, как она боялась, что так оно и будет! Сколько раз она проверяла себя, исподтишка заглядывая в глубь души и убеждаясь с облегчением, что пепел развеялся, стало светло, что рассосалась обида и, оказывается, можно простить все на свете. Простить и забыть. Но что такое прощение?Она прислушалась к себе и поняла, что ответа на вопрос не знает.Ей не хотелось убить его немедленно, смешать с грязью, ответить подлостью на подлость многолетней давности. Ей не было противно смотреть на него, но равнодушия, спокойствия тоже не ощущалось. Так что значит — простить? Постараться разговаривать, как нормальные люди? Обойтись без упреков?— Ешь, — сказал он, будто пропустив мимо ушей ее справедливые обвинения, в которых все было ложью, — ешь, а то остынет.— Ты по-прежнему заботливый джентльмен, да? — прищурилась Тина.— Стараюсь, — не приняв иронии, согласился он. Та давняя ложь связала его по рукам и ногам.Сколько раз он думал, как скажет ей, сколько раз представлял ее глаза, когда она узнает правду. И тут же одергивал себя, напоминая, что правда — не самое главное.Главное — что ничего не изменить.Все и так изменилось, с их молчаливого согласия, из-за малодушия и неуверенности друг в друге. Разве она могла бы возненавидеть его, если бы верила ему безоговорочно? Разве он сам мог бы смириться, если бы не был так труслив?Так что правда ни при чем.У него — своя, у нее — другая, и это совсем неважно, и даже ее упреки он выслушал спокойно, хотя много лет не мог заснуть до рассвета именно потому, что представлял, как она должна ненавидеть его.— Морозов, — Тина на миг посмотрела ему в глаза, — все так нелепо…Нет, она не знала, что говорить дальше, что вообще можно сказать. Да и какой в этом смысл?— Как ты живешь, Алька? — почти шепотом произнес он, будто спрашивал у самого себя.— Нормально, — она прикрыла веки, кивнула с силой, — нормально. ГЛАВА 8 Маша смотрела ей вслед с восхищением.— Вот это походка! — Она перевела взгляд на него, грузно опустившегося в кресло напротив: — Эта твоя знакомая случайно не королевских кровей? Олег, ау, что с тобой?Он обвел ее тягостным взглядом.— Она не моя знакомая.— А кто?— Я любил ее. — Боже, как ему хотелось рассказать кому-нибудь, выплеснуть наконец все то, с чем в одиночку он справлялся много лет! — Я любил ее, а она любила меня.Маша задумчиво почесала нос.— Банально, мой милый.Со стороны, должно быть, так это и выглядит. Избитая тема пошлых романов. Случайная встреча бывших влюбленных, нервозность и притворная вежливость. Поди, объясни это собственному сердцу. Попробуй растолкуй, да так, чтобы стих грохот в висках, вернулась на орбиту твоя планета и земля под ногами обрела прежнюю твердость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68