Между ног у меня просто пожар. Я сгораю от страсти.
Мы быстро находим такси, и это везение кажется мне добрым знаком: значит, я все делаю правильно. Я бесстыже приказываю таксисту везти нас в отель.
– В какой?
– В любой, – раздраженно говорю я. Он нам мешает. Он мешает Даррену смотреть на меня долгим взглядом, полным желания.
Такси останавливается у дверей какого-то отеля. От таксиста мы отделываемся чаевыми прямо-таки непристойного размера. Выбираем газету, которую нам принесут в номер наутро. И когда я уже мечтаю упасть с ним в беспамятство и на кровать, Даррен вдруг останавливается посреди фойе.
– Нам нужно поговорить.
– Мы только этим весь вечер и занимались, – говорю я и тяну его за рукав пиджака, мне не терпится сесть в лифт.
– Нет, поговорить о нас.
Мы не касались только этой темы.
– Но ты же мужчина, – шучу я.
Но Даррена с толку не сбить. Он ведет меня в бар отеля. Я убеждаю себя, что, в конце концов, выпить – это тоже неплохо. Я не пила примерно с девяти вечера, – с того времени, как мы покинули вечеринку. Сейчас почти двенадцать, и существует реальная угроза протрезветь.
Прежде я часто бывала в барах лондонских отелей и знаю, как это все будет. Должен подойти официант, который будет изворотлив и осторожен. Отводя глаза, он станет называть нас «сэр» и «мадам», а не нашими настоящими именами. Официант объяснит, где туалет, зная, что гостям понадобятся презервативы и у них может возникнуть нужда избавиться от части вечерних излишеств. Он заберет грязную пепельницу и принесет чистую, поставит на стол маленькую вазочку с кешью и вручит меню напитков. Он ждет, что мы по-свински напьемся в попытке забыться и не думать о возможных последствиях, и рассчитывает, что, прежде чем подняться в номер, мы оставим огромные чаевые.
Даррен попирает этот обычай, заказав лимонад. Его мальчишество смешит меня, но он спрашивает:
– Кэс, а ты что будешь? Хорошо бы нам сохранить трезвые головы.
Я хочу двойную водку и туман в голове, но заказываю минеральную воду. Мы сидим и молчим, а официант уходит к бару, заказывает и приносит нам воду. Напитки на столе, но никто не предлагает тост. Тишина липнет ко мне, скапливается в носу и горле, душит меня.
– Почему? – Рехнуться можно от такой прямоты. Даррен простодушно ждет прямого ответа. Он хочет правды, он хочет во всем разобраться. Такая прямота всю жизнь ставит меня в тупик. Позднее время и болезненное ожидание в его голосе лишают меня иллюзий.
– Что «почему»? Почему я не звонила? Почему не отвечала на твои послания? Почему я исчезла, когда ты приехал, чтобы увидеть меня?
– Нет, Кэс, эти ответы я знаю. – Знает? Откуда? – Я знаю, почему ты убежала от меня. Знаю, что тебя пугает ответственность, и понял, что ничего не могу с этим поделать. Мне оставалось только ждать. Я надеялся, что со временем ты поймешь, что я отношусь к тебе серьезно. Если бы я не знал это, разве смог бы я заставить себя приехать, чтобы поговорить с тобой? Думаешь, я не злился и… не страдал? Но я решил, что ты делала мне больно не потому, что бессердечна, – ты бессердечна, но дело вовсе не в этом, – ты делала все это оттого, что не знала, как быть. Ты делала больно, потому что делаешь так всегда. Я не сердился на тебя сегодня вечером, но поверь, мне этого хотелось.
Он умолк, и я поднимаю глаза на него. Он полон смятения и понимания, уверенности и страха. А я горю от стыда. Вздумай он меня поучать, я бы повернулась и ушла, тихо вернувшись в свое уютное равнодушие, оправдавшись тем, что он ничего не понял и никогда не поймет.
Но он все понимает.
– Я все время думал о тебе, Кэс. И все время тебя хотел. А теперь ответь: отчего ты запретила себе доверять мне?
Он догадался.
Значит, он все еще предан мне, – впрочем, он однолюб. Что же ответить? Он никогда не унижал, не обижал и не разочаровывал меня и всегда давал больше, чем я могла ожидать. Прежде мне казалось, что такие, как он, канули в Лету вместе с королем Артуром и рыцарями Круглого стола. А может, таких, как он, никогда и не было.
Убедительной причины ему не верить просто не существует. По крайней мере, я не могу ее придумать. И поступаю просто. Я говорю правду, но не всю. А точнее – полуправду.
– Я тебе верю.
Волнение и тревога, написанные на лице Даррена, тают, и он широко улыбается. Он берет меня за подбородок, привлекает меня к себе и целует. Мы целуемся долго и страстно. Даррен доволен тем, как отвечают ему мои губы, – он полагает, что шесть месяцев его ожидания пробудили во мне чувство.
Мы идем к лифту, мы поднимаемся, мы входим в номер.
Он не должен мне верить, хоть сама я и верю ему. Я помолвлена с Джошем. Пусть это ошибка, но я дала слово.
Бедный Джош.
Бедный Даррен.
Я бы и себя пожалела, если бы умела себя любить. Знаю, что должна бежать от Даррена, запретить ему себя целовать и не целовать его самой, сказать ему о Джоше, – все это я знаю. Но не могу справиться со своим малодушием. Даррен такой рассудительный, и потому не поймет, что обручиться с другим мужчиной меня заставил страх перед любовью. Я сама себя едва понимаю. И пылаю таким неистовым желанием, что, кажется, умру, если он сейчас перестанет меня целовать. Но пока Даррен целует меня, пока моя кожа горит от его ласк и пока он шепчет нежные слова, я даю другое обещание. На этот раз себе самой.
Это будет в последний раз.
Это мое последнее приключение, а потом будет только Джош. Я верю Даррену, но я не верю в любовь. Он убедил меня в неподдельности чувств, но не может дать мне пожизненной гарантии. А Джош такую гарантию даст. Буду наслаждаться и вбирать в себя каждое сегодняшнее мгновение. Этих воспоминаний мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106