Папа чувствует себя лучше, мама устала… В конце страницы — как сигнал «стоп» — «Николай»! Аня перевела дыхание и спокойно дочитала письмо. Оказывается, сразу после ее отъезда он позвонил и, узнав, что ее нет, напросился с визитом. Дальше писал отец. Аня любила его письма, приписки к маминым письмам, но сейчас читала жадно, улавливая лишь одну чистую информацию: Николай сумел не просто преодолеть неприязнь родителей, но и умудрился произвести хорошее впечатление. «Это он умеет», — со злостью подумала Аня. Он рассказал о своем докладе, который прошел успешно, потом они поговорили и поспорили с отцом о патриархе Филарете, и, как всегда, у папы нашлось свое, особое мнение, которое он и выложил ему… В третьем письме лежала записка Николая, которую он оставил родителям для Ани. Она подержала ее в руках, собираясь развернуть, но пальцы дрожали, а сердце колотилось так, словно она пробежала стометровку. Она сунула записку в сумку, не читая, пошла в квартирное бюро, сняла койку, забросила вещи, спустилась на пляж, переоделась в купальник и легла на лежак, подставив лицо солнцу. Через несколько минут поднялась и пошла в воду.
Морское купание при всей прелести чистой речной воды отличалось восхитительным блаженством, с которым ничто не могло сравниться. Аня уплыла далеко от берега, легла на спину, полностью расслабилась и лежала так, пока зазевавшийся, видимо, спасатель не гаркнул в мегафон, чтобы она немедленно возвращалась, что заплывать за буи запрещено и еще что-то в таком же духе.
Она вернулась на пляж, плюхнулась на лежак и стала читать записку.
«Почему ты так неожиданно уехала из Москвы? Неужели ты не получила моего письма?» — писал он, словно заранее считал, что у нее нет и быть не может никаких планов, которые не согласовались бы с его, Николая, планами.
«Почему неожиданно? — возмущалась Аня. — Разве моя поездка не могла быть заранее продумана и решена? Видимо, он считает, что после его отъезда я должна посыпать голову пеплом, сидеть и ждать его писем и поступать так, как захочет он!» Она вернулась к началу письма. «Дорогая моя Аня!» Моя! Самоуверенный чалдон! Конечно, он не сомневался, что, получив письмо, она побежит его встречать. Дальше он расписывал, как трудно ему живется в Академгородке, и как он тем не менее много и хорошо работает, и как скучает без нее, и как надеялся, что увидит ее в Москве. В конце стояло суховатое «целую, помню» и адрес.
Она разорвала письмо на мелкие клочки, встала, прошла по волнорезу в самый конец, откуда ныряли мальчишки, подставила морскому ветру раскрытую ладонь с обрывками бумаги. Они взлетели и мгновенно исчезли — слишком незначительные, чтобы проследить их полет.
Все.
Она вернулась на пляж, легла. Две недели она будет вот так лежать, будет плавать, и больше ничего. Не думать, не вспоминать, не заглядывать вперед…
В Москву она вернулась за несколько дней до начала занятий — так называлась очередная поездка на картошку, и в первый же вечер сгорающая от любопытства Ленка осталась у нее ночевать.
Они лежали, как в детстве, прижавшись друг к другу, и Аня шепотом рассказывала все, что случилось с ней со дня»отъезда Лены, все, без утайки, может быть, только чуть-чуть приукрашивая портрет Андрея.
— Ты что, влюблена в него? — спросила, выслушав ее, Лена.
— Не знаю.
— Но он тебе нравился?
— Нравился. Ну… не сразу.
— А он красивый? Я что-то из твоих слов не поняла.
— Я и сама не поняла. Кажется, да, и симпатичный. Какое это имеет значение?
— Ань, но ведь ты не любишь его.
— Любишь не любишь — ну что ты мучаешь меня, допрашиваешь! Он меня любил, понимаешь, он! Не я, а он! Ты можешь понять — когда тебя обожают, заботятся, просыпаются с мыслью о тебе, засыпают, считая прожитый день счастьем только потому, что ты была с ним! Если ты к такому привыкла и для тебя подобное элементарно, то для меня — нет!
— Да не шуми ты, ради бога, разбудишь своих, — зашептала Лена. — Что ты сердишься? Просто я хочу понять тебя.
— Ленка, я сама ничего не понимаю. Мне было так плохо, все одно к одному. Потом как под гипнозом, как во сне. Сначала словно наваждение какое-то, потом мои вечные самокопания и угрызения совести, что вот я уеду, а он останется со своей любовью. Понимаешь, он меня спас, как спасают утопающего. Я ему благодарна, и мне было хорошо. И это все.
— М-да, — в задумчивости произнесла Лена, — каково ему сейчас?
— А разве Николая интересовало, каково мне? Он отвел мне в своей жизни роль функции, на том этапе ему было со мной хорошо и в постели, и за письменным столом, и в застолье. А на данном этапе в его графике нет для меня клеточки. Так и Андрей для меня — в нужное время он оказался в нужном месте. Но я не сделала ему ничего плохого. Ладно, хватит обо мне. Что у тебя нового? Как ты?
— Что я? Ташкент, Самарканд, Ереван, Севан, Тбилиси и на закуску, когда уже экзотика и шашлыки из ноздрей лезли, — Пицунда. Мои бескомплексные американские девчонки переспали со всеми представителями братских народов. Особенно с грузинами.
— А ты? — с хитрой улыбкой спросила Аня.
— Ты же знаешь. Идеал моих грез — милый Витя, — пропела Лена на мотив Вертинского. — А когда его нет, я весталка.
— Я знаю. Но мужчины все равно ведь ухаживали за тобой, нет?
— Кто? Группа за экзотикой гонялась, а руководители делегации — брр! — комсомольские деятели, юные карьеристы, гоняли меня в хвост и в гриву, словно я не переводчица, а прислуга за все: переведи, принеси, помоги, подай, приходи в номер…
— Да что ты! — перебила ее Аня.
— Представь себе. Я, дура, сначала не усекла, решила, что возникла срочная проблема. Прихожу в номер, а там парочка деятелей, эдакое быдло комсомольское, нажравшиеся сидят и мне предлагают выпить коньячку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105