Аня прислушалась, пытаясь разобрать, что они говорят. Целый месяц перед поездкой она брала уроки итальянского за безумные деньги и — увы! — сейчас почти ни одного слова из стремительной речи не могла понять, кроме единственного «аллора», повторяемого так часто, что, казалось, без него невозможно обойтись…
Самолет взлетел точно по расписанию. Аня откинулась в кресле и закрыла глаза. И сразу же против ее воли в голову полезло то, о чем она старалась не думать последние дни: почему она согласилась с настоянием Ленки и оформила в Москве все документы, необходимые для регистрации брака за границей. Почему бегала по каким-то переводческим бюро, нотариальным конторам, потом легализовала собранные документы и все скрыла от родителей?
Почему?
Только потому, что с ней случилась такая дикая, нелепая, страшная история? И она убегает от нее, прячется в поездку, чтобы забыться или выплеснуть все и выговориться перед Ленкой, или просто зацепиться там, в Италии через брак и все начать сначала?
А собственно, что она теряет? Что бросает здесь, кроме родителей? Что она тут видела? Что ей вспомнить? Обычную серую жизнь с неудачами и слезами, безденежьем, несбывшимися мечтами, несостоявшимися амбициями? Вечные терзания по поводу своей заурядности — всегда вторая? Она и сейчас подчинилась Лене, пошла у нее на поводу. Что ей в этой стране, где вся ее жизнь прошла нелепо и где самым ярким воспоминанием осталось то, как ее предали, бросили, ограбили и изнасиловали?
Анна даже замотала головой, не открывая глаз, — так отвратительна была даже одна мысль об этом страшном, постыдном…
Чтобы хоть как-то отвлечься, она заставила себя думать о Ленке. Какая она сейчас? И какой у нее малыш? Невероятно — у Ленки малыш! Совершенно невозможно себе представить ее, довольную, пополневшую, спокойную, окруженную кучей друзей, не знающую никаких финансовых проблем, никаких сложностей, никаких ссор…
Почему-то каждый раз, когда она принималась думать о подруге, ей приходил на память тот страшный день, когда они с Ленкой впервые прикоснулись к миру взрослых со всеми его противоречиями, трудностями и драмами…
В тот день они возвращались из школы, как обычно, вчетвером: она с Ленкой и еще две их одноклассницы — Наташа из дома напротив и Деля, живущая за углом, в дореволюционной кирпичной трехэтажке. В их дружной четверке Аня с Леной особенно сблизились — то ли потому, что жили в одном доме, то ли из-за «стажа» дружбы — их матери вместе выгуливали девочек в колясках. Может, еще потому, что Ане всегда нравилось быть ведомой у Ленки, а уж Ленка-то всегда знала, что, как и когда нужно делать, и Анне было так и привычно, и удобно. Конечно, ничего этого двенадцатилетние девчонки не сознавали — просто дружили…
Из-за болезни учителя физкультуры их отпустили с двух последних уроков, и потому они неторопливо шли, потом постояли у общей для нескольких домов детской площадки и наконец разошлись.
Аня вошла в свою комнату, бросила школьный ранец на стул у письменного стола и только успела переодеться в любимый тренировочный домашний костюмчик, как услышала три удара в потолок. Для нее — в потолок, а для Ленки — в пол, так как жили они в комнатах, расположенных как раз друг над другом, на четвертом и пятом этажах.
Три удара — значит, что-то важное, срочное.
Аня выскочила на лестницу и взлетела на пятый этаж, перемахивая своими длинными ногами через две ступеньки. Лена уже ждала ее у приоткрытой двери с зареванным лицом и припухшими глазами. Она как-то странно вздрагивала всем телом и ничего толком не могла сказать, а из квартиры слышался истошный женский крик.
— Кто это? — спросила Аня в недоумении, входя в прихожую.
— Мама, — только и могла прошептать Лена.
— Какая мама? — не поняла Аня.
Лена молча повела Аню в свою комнату и тут расплакалась.
— Анька, я не знаю… я не могу ничего поделать… Она так кричит, так кричит… а меня выставили из комнаты… Что мне делать?
Только сейчас Аня поняла, что кричит тетя Оля — так непохож был истерический крик на всегда спокойную, ровную, немного ленивую интонацию голоса, характерную для нее. Ее буквально обожали больные — она работала в поликлинике, в процедурном кабинете, и весь район знал, что Ольга Николаевна не только уколы делает без боли, но и слова находит для каждого такие, что и без укола боль снимает.
Всю свою жизнь девочки прожили в этом доме. Родители дружили — совместные семейные торжества, поездки за город, прогулки… Никогда не случалось такого, чтобы тетя Оля повысила голос.
— Ленка! Ей же плохо! — быстро сказала Аня. — Подожди, я сейчас. — И не дожидаясь ответа, бросилась к комнате родителей.
Она открыла дверь, вошла и замерла на пороге. Спиной к ней стояла Ольга Николаевна и, не замечая ее, кричала таким же чужим голосом: «Уходи! Уходи!» Уходи! Я не могу больше! Я не могу! Уходи!» Эти две короткие фразы она повторяла бесконечно, словно просто не знала никаких других слов. Отец Лены сидел в кресле, зажав голову руками. Он взглянул на Аню и отчаянно замотал головой. Тетя Оля обернулась… На сухом, без единой слезинки лице странным образом оттопырилась нижняя губа, словно отклеилась от своего привычного места и теперь уже не может вернуться обратно…
Появление Ани вывело женщину из истерики. Она внезапно замолкла. «Как будто радио выключили», — подумала Аня. Ольга Николаевна подскочила к девочке и, схватив ее обеими руками за плечи, повернула с силой лицом к двери и вытолкнула в прихожую. Тут же дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что Аня, словно получив некое ускорение, вбежала к Лене, взяла ее за руку и потащила к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105