— Да будет тебе известно, счастливчик, что твоя удача была частью Эрикиного должка мне, — многозначительно продолжал Тони. — Не затребуй я у нее приоткрыть для тебя двери, так бы ты и сидел на пороге несолоно хлебавши.
— Да, он прав, только, уточним, это не было частью долга, а являлось целым долгом, иначе ты потребуешь от меня еще кому-нибудь приоткрыть двери! — Эрика с трудом могла говорить сквозь смех. — Должна признать, Тони верно рассчитал мою нелюбовь оставаться в долгу и обязательность.
— Ничего я не потребую, если только насчет самого себя не передумаю, — «успокоил» ее Тони.
— Значит, моя любовь тут была вообще ни при чем? — с нарочитым возмущением воскликнул Данила.
— Сожалею, но так! Все лавры, пожалуйста, вашему верному слуге, — продолжал паясничать Тони. — Спасибо, спасибо, — раскланивался он аплодирующей компании. — Постараюсь и впредь не подвести вас. — И где наши голубки проведут медовый месяц? — спросил он, закончив раскланиваться.
— Так мы только что вернулись оттуда! — воскликнула Эрика. — Ты забыл, мы же недавно были в Новой Каледонии, более романтического места для медового месяца и не найти!
— Нет-нет, друзья, это был ваш отпуск, вы еще и женаты-то не были, а у нормальных людей медовый месяц проходит после свадьбы, а не до, — спорил Тони, не унимаясь.
— А кто тебе сказал, что мы нормальные люди? — воскликнули Данила и Эрика в один голос.
— Что, серьезно, никуда не поедете? — удивленно переспросил Фил.
— Отпуск свой мы уже и так истратили, а работы еще очень много, потом уже как-нибудь поедем, — ответил Данила. Они уже обсудили это с Эрикой, и оба были согласны в том, что пока у них нет времени на дополнительный отдых.
— Да дали бы вам ради такого случая дополнительные дни на отпуск. Не каждый день люди женятся, в конце концов. — Фил знал, что его друзья трудоголики, но не до такой же степени!
— Что за молодежь пошла, — проворчал Тони, — никакой романтики. Учить вас и учить, как жить красиво и правильно.
— Давай, давай, Тони, уж кому, как не тебе, знать об этом!
Пока мужчины перекидывались «комплиментами» в адрес друг друга, Эрика улучила минутку подсесть к маме, чтобы поговорить с ней до того, как все начнут разъезжаться. Она еще не поняла, как они относятся к ее свадьбе. Но, с другой стороны, она уже ощущала такую независимость, что вряд ли ее можно было поколебать. Не пойми ее родители, она бы сожалела об этом, но не переменила бы решения. Как, впрочем, и своего отношения к родителям. Изменилось только ее отношение к жизни. Уже не казалось, как раньше, что все ей что-то должны, иллюзия вседозволенности разбилась давно и восстановлению не подлежала.
— Поздравляю, мы рады за тебя. Хотя, конечно, так все неожиданно. Ты даже ничего не писала об этом и в свой приезд не упомянула. — Луиза Иннокентьевна до сих пор не могла понять, какие чувства превалируют в ней — радость оттого, что ее дочь, похоже, нашла свое счастье, или грусть оттого, что она все меньше понимает ее и все меньше участвует в ее жизни.
— Не была уверена, мама, не обижайся. Зато сейчас я уверенна и счастлива. А это самое главное.
Эрика обняла мать и отца, и они поговорили еще об их планах, о работе, о Даниле, о том, когда они увидят ее в следующий раз. Эрика, смеясь, рассказывала об их похищении, вспоминая, как они жевали листья и непонятные коренья, сейчас события уже казались смешными и казались приключением. Однако Евгений Анатольевич прекрасно понимал, что на самом деле все не так смешно, как рассказывает им их дочь, он только качал головой, не зная, что сказать, ведь все равно изменить ничего уже было невозможно. В какую еще переделку она попадет, если и дальше будет мотаться по подобным местам? Никто из их знакомых не понимал, почему Эрика выбрала такую жизнь. Некоторые думали, что она все же зарабатывает хорошие деньги, просто не хочет афишировать. Некоторые склонялись к тому, что ее просто отослали туда для психотерапии. Лазаревы ничего не пытались объяснить, закрыв эту тему. Но все чаще Евгению Анатольевичу приходило на ум, что ведь им надо гордиться тем, что их дочь ни на кого не похожа, что она личность, и смогла доказать это.
— Ты так изменилась, Эрика, — сказала мама, — несмотря ни на что, мы все же рады за тебя. Правда, я совсем не знаю твоего мужа, и эта история с темнокожей девочкой, она такая странная, готова ли ты на такое — воспитывать чужого ребенка, да еще и с другим цветом кожи? Может, и да, я просто не знаю этого, так же как и почти ничего не знаю о твоей нынешней жизни… Для нас это все так необычно. Не каждый день слышишь такие истории, а тут своя собственная дочь совершает подобные поступки. Но я вижу, как ты счастлива. И я могу точно сказать, что такой умиротворенной и счастливой я не видела тебя никогда за всю твою жизнь.
Ее глаза заблестели от набежавших слез. Они с отцом очень скучали по Эрике, но постепенно смогли примириться с тем, что она выбрала этот путь и живет своей жизнью вдали от них. Но ведь все могло перемениться, успокаивали они себя. Может, после окончания проекта они все-таки переберутся поближе к ним? Ведь для Данилы эти места тоже не чужие, и родители его живут в России. Возможно, когда-нибудь их обоих опять потянет в родные края…
— Мама, я хочу попросить тебя об одном одолжении, — тихо сказала Эрика.
— О каком?
— Я хочу, чтобы ты зашла к Анне Тимофеевне, маме Макса, и поговорила с ней, рассказала ей о моей жизни и том, что я вышла замуж. Скажи ей… скажи ей, что вся моя работа в госпитале Аравы делается в память ее сына. И что я всегда помню о нем. Он всегда в моем сердце. Зайдешь? — Эрика вопрошающе взглянула на мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94