А ты, выходит, внучку мою спасаешь? Может, расскажешь, как так вышло? – Лебедев удивленно воззрился на бесцеремонно тыкающего бодряка. – Куницын моя фамилия, припоминаешь такую? Куницын из Майска.
– Так это вы?! – дошло наконец до столичного гостя.
– Ну, – довольно кивнул бравый дедок, – а что, не похож? Может, скажешь, годами не вышел? Так я и паспорт могу показать. – Он распахнул куртку и полез во внутренний карман.
– Успокойся, дед. – Казалось, внучку совсем не удивляло то, что здесь говорилось. – Сейчас позавтракаем, а после будете разбираться, кто кому писал и куда.
– Спасибо, к сожалению, не могу. – Андрей Ильич посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут за мной придет машина, я должен уехать.
– Уж не ко мне ли собрался, уважаемый? – хмыкнул дед. – Так я вот он, перед тобой.
Лебедев молчал, собираясь с мыслями, разогнанными нежданным сюрпризом. С одной стороны, у него деловая командировка, в которую никак не вписывается затянувшееся пребывание в чужом доме, с другой – цель командировки внезапно объявилась сама и хоть сейчас готова к переговорам. Вот она – торчит перед носом и ухмыляется. Странным образом все происходящее превращалось в фарс.
– Я предпочитаю вести деловые переговоры в офисе, а не в частном доме, – сухо просветил «аудиторию» Лебедев. – Предлагаю встретиться завтра, в девять утра… – и заткнулся. По предварительной договоренности встреча должна была состояться на куницынской территории, где уже побывал представитель «Оле-фармы». Андрей Ильич некстати вдруг вспомнил, с какой завистью описывал профессор Соломатин дедову коллекцию охотничьих ружей.
– Хорошо, – не стал спорить хитрый старик, – где?
С улицы донесся длинный гудок.
– Егор Дмитриевич, документы на препарат с вами? – спросил Лебедев, уверенный в отрицательном ответе.
– Конечно, они завсегда при мне. Правда, только копии, оригиналы надежно упрятаны, ни один ворюга не сыщет, – подмигнул ушлый изобретатель. Лебедев молча кивнул и вышел.
Шофер копошился в капоте, рядом на заботливо подстеленной газете с жирным заголовком «Майские зори» лежали аккуратно разложенные инструменты.
– Доброе утро, что случилось?
– Здравия желаю, Андрей Ильич, – вздохнул, обернувшись, водитель. – Старуха моя сдает помаленьку, просит малость передохнуть, марафет навести. А я ее, бедолагу, не слушаю, гоняю в хвост и в гриву, покоя не даю. Вот, опять закапризничала что-то.
– Не волнуйтесь, будет вам передышка. Сегодня можете заняться машиной, а завтра подъезжайте в это же время. Обстоятельства изменились, так что приводите вашу «старушку» в порядок, Иван Кузьмич.
– Вот спасибо, – обрадовался тот, – не сомневайтесь, буду как штык!
– Тогда до завтра. – Закрывая входную дверь, большой человек из Москвы был уверен, что исполнительный Кузьмич воспримет его совет как приказ.
… Лебедев улетел через неделю, с выгодной сделкой в кармане, банкой соснового меда и горячим призывом Митрича вместе пойти на медведя. В аэропорт доставила Аполлинария, умудрившаяся сократить длинный путь до размеров мизинца. Ей вообще шутя удавалось многое: переворачивать вверх тормашками мир, заставляя верить других, что это и есть самое нормальное из всех положений, придавать привычному новизну, чеканить немыслимые сюжеты, спорить об очевидном, озвучивать чужие мысли и умалчивать о своих. Она, конечно, нередко чудила, но ее чудачества заражали желанием жить.
Андрей Ильич улыбнулся, откинул спинку самолетного кресла, приудобился и закрыл глаза. Лететь долго, можно спокойно обдумать все, что случилось за последние дни. Он вспомнил вечер, когда в сердобольном порыве прикоснулся губами к горячей щеке, тихое «спасибо» и бормотание про чудеса, нелепую ссылку на царя Соломона, стук молоточка по меди, послушные струны гитары, сорочечную бретельку… Лебедев пытался поймать минуту, с которой все началось. И не мог. Там, в доме, непозволительно часто думалось о хозяйке с надеждой, что скорый отъезд избавит от этой блажи. Здесь, в самолете, становилось ясно, что ничего и не хочется забывать. Непонятно каким макаром странноватая чужая девица стала вдруг необходимой и близкой, не желая от себя отпускать. Не могли помешать ни имя, от которого до сих пор взрываются уши, ни школьная кличка, ни Мандельштам, ни плюшевый лис – ничто. Это были просто совпадения, поначалу заставившие ужаснуться, потом – приглядеться, а скоро и вовсе дали понять, что судьба посылает знак. Не разглядеть его мог бы прежний Андрей, тот, кто не жил, а расписывал жизнь по минутам – удачливый, памятливый одиночка, забывший, что значит жить. Нынешний хотел быть живым – измочаленный памятью мазохист, пожелавший освободиться от потребности в боли.
– Попить не хотите?
– Воду со льдом и без газа.
– Лед остался там, откуда мы улетели, а воду могу предложить, – улыбнулась стюардесса, милая девчушка, вполне достойная легкого флирта.
Вода оказалась холодной, но не остудила – ошпарила и без того пылающие мозги. Перед глазами неотступно маячили темная грива, родинка на правой щеке, по-детски облизывающие ложку губы… Он уставился в иллюминатор, испытывая перед прошлым стыд. Хотя, по правде, стыдиться нечего. Осточертело быть суррогатом с комплексом вечной вины и шарахаться от самого себя. Надоело жить со знанием, что все лучшее – позади. Никому не верить, всеми раздражаться, от всего, кроме дела, скучать. Подобные мысли уже давно не давали покоя и однажды даже заставили влезть в авантюру. Тогда он выложил немалую сумму за наивную надежду реанимировать себя и, конечно, был одурачен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11