В дом Шарлотты Бронте?
– Джейн Остин, – поправляю я.
– Точно, Джейн Остин. Можем поехать прямо сейчас. Только скажи, где ты, и я приеду за тобой. У нас еще все наладится. Я все исправлю, клянусь тебе!
– Ах, Энди, – говорю я, испытывая некоторое чувство вины. Жан-Люк за столиком расплачивается за наш обед, чтобы освободить место для новых посетителей. – Думаю, ты не сможешь приехать забрать меня. Потому что я во Франции.
– ГДЕ? – Энди удивлен чуть больше, чем могло бы показаться лестным для меня. Похоже, он, в отличие от Жан-Люка, не считает меня достаточно смелой. По крайней мере, настолько, чтобы отправиться самостоятельно во Францию. – Как ты туда попала? Что ты там делаешь? Где ты? Я приеду к тебе.
– Энди, – говорю я. Все это так ужасно. Терпеть не могу ссор. Гораздо легче уйти, чем объяснить человеку, что больше не желаешь его видеть. – Мне хочется… мне нужно побыть одной какое-то время и все обдумать.
– Лиз, ты же никогда не бывала в Европе! Ты понятия не имеешь, что ты делаешь. Это не смешно, знаешь ли. Я очень за тебя волнуюсь. Скажи мне, где ты, и я…
– Нет, Энди, – мягко прерываю его я. Жан-Люк идет ко мне, и вид у него встревоженный. – Послушай, я больше не могу сейчас говорить. Мне надо идти. Мне очень жаль, Энди, но… как ты верно заметил, я совершила ошибку.
– Я тебя прощаю! – говорит Энди. – Лиззи! Я прощаю тебя! Послушай, а как насчет денег?
– Насчет… чего? – Я так поражена, что чуть не роняю трубку.
– Денег, – настойчиво повторяет Энди. – Ты мне их вышлешь?
– Я не могу сейчас об этом говорить. – Жан-Люк уже подошел и встал рядышком. Я только сейчас замечаю, что он очень высок – выше даже, чем Энди. – Мне очень жаль. Прощай.
Я нажимаю отбой, и на пару секунд перед глазами у меня все плывет. Вот уж не подумала бы, что у меня еще остались в запасе слезы. Но, как видно, остались.
– С тобой все в порядке? – заботливо спрашивает Жан-Люк.
– Скоро будет, – заверяю его я, хотя сама в этом далеко не так уверена.
– Это был он?
Я киваю. Мне стало как-то трудно дышать. И я не знаю, из-за того ли, что я стараюсь сдержать слезы, или из-за близости Жан-Люка… а учитывая, как часто поезд качает на стыках, его рука то и дело касается моей.
– Ты сказала ему, что встречаешься со своим адвокатом? – спрашивает он. – И что он в данный момент составляет иск с требованием вернуть подаренный минет?
От потрясения я даже забываю, что мне трудно дышать. И непроизвольно начинаю вдруг улыбаться… слезы загадочным образом враз высыхают у меня на глазах.
– Ты сказала ему, что если он не изыщет способа немедленно вернуть его, то тебе придется подать в суд?
На этот раз слезы выступили на глазах от смеха.
– А ты говорил, что не умеешь шутить, – говорю я между приступами смеха.
– Не умею, – у Жан-Люка мрачный вид. – Вот эта была просто ужасной. Удивительно, что ты рассмеялась.
Я все еще хихикаю, плюхнувшись на сиденье рядом с ним. Во мне разливается чувство приятной сытости и сонливости. Но я изо всех сил стараюсь не заснуть и пялюсь в окно за головой Жан-Люка. Лучи солнца, все еще не опустившегося за горизонт, рисуют еще один замок. Я показываю туда и говорю:
– Так странно, но вот это очень похоже на замок. Жан-Люк поворачивает голову.
– Это и есть замок.
– Нет, – сонно возражаю я.
– Еще как да, – смеется Жан-Люк. – Ты же во Франции, Лиззи. А чего ты ожидала?
Ну уж точно не замков, стоящих вот так, чтобы любой проезжающий видел их из поезда. И не этого завораживающего заката, заливающего вагон розовыми лучами. И не этого очень доброго и такого симпатичного мужчину, сидящего рядом.
– Не этого, – бормочу я. – Не этого. И глаза у меня слипаются.
Так называемые имперские платья, которые носили женщины на заре девятнадцатого века, зачастую были прямыми, как современные ночные рубашки. Чтобы не мерзнуть, женщины надевали панталоны телесного цвета из трикотажа (хлопка плотной вязки), которые доходили до самых щиколоток или же чуть ниже колена. Вот почему, когда смотришь на портреты той эпохи, женщины в имперских платьях кажутся совсем без нижнего белья, хотя идея «разгуливать коммандос» придет людям в голову только через два столетия.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
11
Мы чувствуем себя в большей безопасности рядом с сумасшедшим, который болтает без умолку, чем с тем, кто не может рта раскрыть.
Е.М. Киоран (1911–1995), французский философ румынского происхождения
Просыпаюсь я от того, что кто-то зовет меня по имени и мягко трясет за плечо.
– Лиззи. Лиззи, просыпайся. Твоя станция. Вздрогнув, я открываю глаза. Мне снился Нью-Йорк – как мы с Шери переезжаем туда и не находим жилья лучше, чем картонная коробка от холодильника под каким-то мостом. А я устраиваюсь на работу складывать футболки – километры и километры футболок с высоким цельнокроеным рукавом – в «Гапе».
С удивлением я обнаруживаю, что пока еще не в Нью-Йорке, а в поезде. Во Франции. И поезд прибыл на мою станцию. По крайней мере, если верить табличке за окном, выделяющейся на фоне ночного неба (когда это успело так стемнеть?), на которой написано «Суиллак».
– О, нет, – кричу я и вскакиваю с места. – Нет.
– Все в порядке, – успокаивает Жан-Люк. – Я уже взял твои сумки.
Так и есть. Он снял сумку на колесиках с полки. Вместе с рюкзаком и сумочкой он дает это все мне.
– Да не волнуйся, – посмеивается он над моей паникой. – Поезд не тронется, пока ты не сойдешь.
– О, – только и говорю я. Во рту у меня отвратительный привкус от вина. И как это я заснула. Я на него не дышала? Он не почувствовал моего дурного винного выдоха? – Ладно. Приятно было познакомиться. И спасибо за все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76