Эта дьявольщина сюда больше не прорвется. Только в
детстве это очень худо. У тебя еще нет защитной реакции, и тебе на
определенный лад штампуют мозги. Не плачь, Айрин. Пойдем в комнату.
Я нацедил еще по бокалу себе и Айрин. Она плакала, не в силах
успокоиться, а я говорил, говорил без умолку.
- Во всем виновата система штамповки мозгов, - говорил я. - Едва
подрастешь, как тебе начинают забивать голову. Фильмы, телевизор, журналы,
кинокниги - все средства воздействия идут в ход. Цель одна - тебя
заставляют покупать. Всеми правдами и неправдами. Прививают искусственные
потребности и страхи до тех пор, пока ты уже не можешь отличить настоящего
от поддельного. Ничего подлинного, даже дыхание - и то поддельное. Оно
зловонно. Принимай хлорофилловые пастилки "Сладостный вздох". Черт побери,
Айрин. Знаешь, почему наша семейная жизнь полетела кувырком?
- Почему? - с трудом разобрал я сквозь носовой платок.
- Ты вообразила меня Фредди Лестером. А я, наверно, решил, что ты -
Ниобе Гей. Мы забыли, что мы настоящие, живые люди, с мыслями, с
чувствами. Не удивительно, что из браков нынче ничего путного не
получается. Думаешь, я потом не горевал, что у нас с тобой так нелепо все
сложилось?
Мне стало легче. Я высказал, что было на душе, и ждал, пока она
успокоится. Она взглянула на меня не отнимая от лица носового платка.
- А как же Ниобе Гей?
- К черту Ниобе Гей!
- И ты не будешь меня попрекать Фредди Лестером?
- Зачем? Ведь он всего-навсего плод воображения, как и Ниобе Гей.
Наверно, даже и в "Райских кущах".
Айрин взглянула на меня поверх носового платка, и в глазах у нее
промелькнуло странное выражение. Потом она высморкалась, прищурилась и
улыбнулась мне. Я не сразу сообразил, чего она ждет.
- В тот раз, - напомнил я ей, - я наговорил всякой романтической
чепухи. А теперь...
- Что теперь?
- Пойдешь за меня замуж, Айрин?
- Пойду, Билл, - ответила она.

Наступила полночь Междугодья, и через минуту после полуночи мы
поженились. Айрин просила дождаться нового года. Междугодье, сказала она,
такое насквозь выдуманное. Его и вообще-то нет. Этот день не в счет. Я
порадовался за Айрин - наконец-то она рассуждает здраво. В прежние времена
ей такое и в голову не приходило.
Сразу же после брачной церемонии мы включили полное ограждение. Мы
знали: как только механические информаторы объявят о нашей женитьбе, нас
затопит лавина рекламы, рассчитанной специально на такие случаи. Даже само
бракосочетание пришлось дважды прерывать - мешали нескончаемые объявления
для новобрачных.
И вот мы одни в маленькой Нью-Йоркской квартире, в тиши и покое,
вдали от всех. За окнами вопят и вспыхивают всевозможные небылицы, -
стараясь перещеголять друг друга, сулят славу и богатство всем и каждому.
Каждый может стать самым богатым. Самым красивым. Источать самые
благоуханные ароматы, жить дольше всех на свете. Но только мы одни можем
остаться самими собой, потому что мы укрылись в тишине своего оазиса, где
все было подлинным.
В ту ночь мы строили планы. Смутные, несбыточные. Пахотной земли
давно нет и в помине. Мы размечтались: вот бы купить оборудование, создать
плодородный участок с гидропонной установкой и питающей системой,
забраться куда-нибудь подальше от городской суеты, от вездесущей
рекламы... Пустые фантазии.
На следующее утро, когда я проснулся, солнце длинными полосами лежало
на кровати. Айрин исчезла.

На ленте записывающего аппарата от нее не было ни слова. Я прождал до
полудня. То и дело выключал ограждение - вдруг она захочет пробиться ко
мне, - включал его снова, оглушенный нескончаемым потоком рекламы для
новобрачных. Я чуть с ума не сошел в то утро. Я не мог понять, что же
произошло. За стеклом двери, прозрачным только изнутри, рекламные агенты
(я им потерял счет) обольщали меня через отключенный микрофон заманчивыми
предложениями, но лицо Айрин так ни разу и не появилось. Все утро я ходил
взад и вперед по комнате, пил кофе - после десятой чашки он потерял всякий
вкус - и докурился до тошноты.
В конце концов пришлось обратиться в сыскное бюро. Душа у меня к
этому не лежала. После вчерашней ночи в покое и тепле нашего оазиса мне
была отвратительна мысль о том, чтобы напускать на Айрин ищеек, особенно
когда представил себе ее затерявшейся среди этих вихрей и потоков рекламы,
этого немощного грохота, что зовется Манхэттеном.
Через час из бюро сообщили, где Айрин. Я не поверил. Снова на миг мне
почудилось, будто вокруг все смолкло и исчезло, словно включилось какое-то
полное ограждение во мне самом, чтобы спасти меня от губительного шума
жизни извне.
Я пришел в себя и уловил конец фразы, доносившейся с экрана
телевизора.
- Простите, что вы сказали? - переспросил я.
Служащий бюро повторил. Я ответил, что не верю. Потом извинился,
переключил телевизор и набрал номер своего банка. Так оно и есть. В банке
у меня ни цента. Утром, пока я в неистовстве метался по квартире, жена
сняла с моего счета восемьдесят четыре тысячи долларов. Доллар теперь,
конечно, немногого стоит, но я так долго копил эти деньги - и вот остался
ни с чем.
- Разумеется, сначала мы проверили, - говорил мне клерк, - и
убедились, что все в полном порядке. Она - ваша законная супруга, ибо брак
был заключен по истечении Междугодья. Льготы, действующие в Междугодье при
совершении операций, не имели силы.
1 2 3 4 5