Никогда не забуду.
Гвен слегка выпрямилась, завороженная воспоминаниями.
– Ты была изумительна, Гвенни, – продолжал Мейсон, лицо которого на миг смягчилось в противоположность окаменевшей физиономии Клеа. – Рассекала толпу, и люди улыбались при виде тебя, а мы с Тони стояли в глубине галереи, у двери, вон там… – Он кивнул на дверь офиса. – …и не сводили с тебя глаз. Знаешь, что он сказал?
– Нет, – покачала головой Гвен, пытаясь удержать в памяти образ Тони – прожженного сукина сына.
– Он сказал: «Я самый счастливый сукин сын на свете», а я ответил: «Уж это точно».
На миг перед ней возник прежний Тони, смеющийся, окутывающий, обволакивающий ее любовью и чувственностью, и Гвен попыталась оттолкнуть его, вернуться к позднему Тони. Отчаявшемуся, потому что галерея дышала на ладан, становившемуся все мрачнее, смеявшемуся все меньше, заставлявшему Тильду рисовать Скарлетов.
– Потрясающий был парень, – повторил Мейсон. – И создал потрясающую галерею.
– Да, – согласилась Гвен. – Здесь все записи восемьдесят восьмого. Именно в том году мы продали работы Скарлет.
– Превосходно! – обрадовался Мейсон, подвигая к себе папки. – Меня всегда интересовало, как живет галерея. Как это Тони все удается. Здание само по себе чего-то стоит, верно? Вложения в недвижимость – всегда самые предусмотрительные.
«Может, стоило отдать его кредиторам за долги? Или просто сжечь, освободив всех разом?» – подумала Гвен.
– А какие еще активы у галереи? – допытывался Мейсон. – Кроме здания и инвентарных описей?
– Э… никаких, – сконфуженно промямлила Гвен. – Картины сдаются на комиссию.
– А доброе имя? – удивился Мейсон.
– Ах да.
Доброе имя Гуднайтов.
– Боже, как я ему завидовал, – вздохнул Мейсон. – Его галерее. Его вечеринкам. Его обаянию. – И, улыбнувшись Гвен, добавил: – Его жене.
Клеа заерзала.
Гвен выдавила ответную улыбку и вспомнила, как Тони представлял ее незнакомым людям:
– Это моя жена, Гвенни.
Как-то ночью она раздраженно спросила его:
– Неужели нельзя хотя бы раз представить меня как Гвен?
Он ответил непонимающим взглядом.
– Я не сразу поверил известию о его смерти, – продолжал Мейсон. – Это казалось просто невозможным. Я послал открытку с соболезнованиями, но что тут можно было сказать?
– Чудесное было письмо, – заверила Гвен, совершенно не помня содержания. Слишком много их было, этих писем и открыток.
– Вы, наверное, так и не оправились после его смерти, – печально заметила Клеа, и оба удивленно уставились на нее. – Настоящая любовь всегда такая. – Она положила руку на рукав Мейсона, мечтательно улыбнулась ему, и тот просто онемел от изумления.
«Надеюсь, она хороша в постели», – подумала Гвен.
– Должно быть, трудно самой вести дела, – заметил Мейсон, открывая первую папку.
– У меня семья, – пояснила Гвен, стараясь выглядеть храброй. – А вот записи…
Часом позже Мейсон разочарованно спросил:
– Это все, что имеется за восемьдесят восьмой? Вы уверены?
– Абсолютно, – заверила Гвен, но тут же поняла, что все дела закончены. Мейсону ничего не остается, как вернуться домой. – Но, знаете, Тони очень небрежно вел документацию. Не мешало бы вам проверить восемьдесят седьмой и восемьдесят девятый. Сейчас принесу.
Мейсон радостно закивал, Клеа вздохнула, а Гвен поспешно направилась к офису.
«Поторопись, Тильда. Не могу же я держать их вечно. Все это чертовски мучительно».
Вернувшись домой, Тильда увидела Гвен в галерее вместе с Мейсоном и Клеа. Она прошла в офис, устало присела на край дивана и закрыла глаза. Когда туда вошла Гвен, Тильду все еще трясло. Мать, опасливо оглянувшись на Мейсона, впустила Стива, который, завидев Тильду, в экстазе бросился к ней.
– Не пойму, что происходит с этим человеком, – покачала головой Гвен, едва Тильда подхватила песика: – Просматривает все записи подряд и восхищается каждой строчкой. Совсем как ребенок! Можно подумать, он всю жизнь только и мечтал, что разбирать архивы галереи! – Она хотела сказать еще что-то, но осеклась, когда внимательно посмотрела на дочь. – Что случилось?
– Все. – Тильда сгорбилась, прижимая к себе длинное извивающееся тельце Стива. – Там оказался какой-то человек. Я его не знаю. Случайно я ударила его ногой, он упал и потерял сознание. Дэви остался там, пытается исправить ситуацию, и его обязательно поймают!
– Ну-ну, – встревожилась Гвен, – только успокойся. Никогда тебя такой не видела, и это меня пугает.
Подойдя к серванту, она достала бутылку водки и налила приличную порцию.
– О Господи, да, спасибо. – Тильда отпустила Стива и протянула руку, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гвен опрокидывает стакан.
– Ты тоже хочешь? – удивилась Гвен.
– Да. Послушай, я не смогу еще раз решиться на такое – вломиться в чужой дом и украсть. Я не создана для подобных дел. Попробую все уладить каким-нибудь другим способом.
– О’кей, – вздохнула Гвен, вручая ей стакан и бутылку. – О’кей. Придумаем что-то другое. Где Дэви?
– Я же сказала, еще там, – выдавила Тильда прерывающимся от сознания собственной вины голосом. – Он велел мне уходить. О, Гвенни, он, конечно, мошенник. Но я не хочу, чтобы из-за меня люди попадали в тюрьму!
Дрожащей рукой она налила себе водки.
– Он не мошенник! – заступилась Гвен. – По-твоему, он…
– Гвенни! – окликнул Мейсон. – Знаешь, оказывается, Тони продавал картины музею Льюис!
– Неужели? Представить только! – фальшиво обрадовалась Гвен и, повернувшись к дочери, прошептала: – Он с ума меня сведет! Воображает, будто этот мусор – настоящий Диснейленд. Неужели придется и дальше удерживать его здесь?
– Конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119