– Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка!Саманта удивилась бы, а может, и испугалась бы, но не успела. Оргазм захлестнул ее тело и мозг, топя окружающий мир во влажном блеске, где ничто не имело значения, кроме Джека, который держал ее крепко-крепко, был внутри ее, целовал ее и повторял ее имя.Он кончил сразу же за ней, и пока оба они с трудом приходили в себя, не размыкая объятий, и пытались хоть как-то отдышаться, Саманта успела дважды посчитать дни, оставшиеся до наступления месячных, и поняла, что сегодняшний день был самым неудачным для незащищенного секса. Видимо, с точки зрения Джека – о которой она только что узнала, – это был весьма удачный день. То есть она имеет все шансы забеременеть.– Прости, – покаянно произнес Толливер через несколько минут. – Я совсем забыл про презерватив.– М-да… наверное, им все же стоило воспользоваться.– Да ладно… я уверен, все будет в порядке.– Ну да.Джек молча встал со стола и оделся. Потом повернулся к Саманте и негромко сказал:– Я вижу, ты сердишься на меня.– Нет. – Саманте вдруг показалась, что она чертовски устала, словно секс отнял у нее все силы. Кое-как закончив натягивать на себя одежду, она буквально упала на табурет и, опустив голову, уставилась на собственные ботинки. – Я не сержусь… я растерялась. То, что ты только что сказал… и то, что мы сделали. И то, что мы продолжаем делать… друг с другом и с нашими жизнями. Что мы делаем, Джек? Наверное, мы оба сошли с ума. Ты забыл, зачем все это? Зачем ты привез меня в этот дом? Я здесь для того, чтобы помочь тебе стать сенатором, а не для того, чтобы ты потерял голову, влюбился и решил завести детей.– Ах да! – На губах Джека появилась кривая улыбка. – Точно. То-то мне казалось, что я что-то пропустил.– От тебя с ума сойти можно, Джек Толливер! – Саманта улыбнулась. – Иногда мне кажется, что тебе просто наплевать, попадешь ты в сенат или нет! – Она подождала ответа, но Джек молчал. Саманта взглянула на него внимательнее. – Эй, Джек? Ну-ка признавайся: ты хочешь стать сенатором или нет?– Не знаю.– Что? – Саманта вытаращила глаза и решила, что она не расслышала.Толливер усмехнулся и громко и четко повторил:– Не знаю. Я не уверен в том, что хочу стать сенатором.В студии стало тихо. Толливер подошел к одному из окон и ставился на зимний пейзаж за стеклом. Потом спросил:– Когда Грег и Лили вернутся из школы?– Школьный автобус приедет не раньше чем через полчаса, – отозвалась Саманта. – У нас еще есть время. Расскажи не, что происходит, Джек. Почему ты прикладываешь столько усилий и тратишь миллионы долларов ради достижения цели, которая тебя вовсе не привлекает? Как же так: столько трудов, а ты даже не уверен, что тебе это нужно?– Не бойся, я буду хорошим сенатором. Я профессиональный политик и умею делать свою работу хорошо.– Нет, это нечестно. Если ты не хочешь быть сенатором, ты не должен участвовать в выборах.Джек повернулся спиной к окну, взглянул на миниатюрную женщину, которая смотрела на него очень серьезно, и заговорил, выплескивая то, что не решался озвучить даже самому себе:– Знаешь, Сэм, я только однажды желал чего-то действительно всей душой. Я хотел играть в бейсбол. Мечтал быть лучшим. Жаль, что тогда мы не были с тобой знакомы. Я был живой и счастливый, понимаешь? – Он вдруг замолчал, и Саманта испугалась, что на этом разговор закончится.– Нет, нет, Джек, не молчи! Говори со мной. Расскажи мне об этом, я хочу знать, что ты думаешь, что ты чувствуешь.Толливер перевел дыхание и кивнул:– Не знаю почему, но я хочу тебе рассказать… объяснить. Я ни с кем раньше об этом не говорил и, наверное, не смогу. Даже с Карой или Стю.– Наверное, пришло время поделиться.– Понимаешь… – Толливер говорил с трудом, видимо, облекать чувства и боль в слова было нелегко. – Сначала у меня было все. Я мог побить любой рекорд и добиться, чего угодно. А потом я превратился в калеку. Я был ни на что не годен и никому не нужен, Сэм. Все, что я делал, все, чем я жил, было во мгновение ока уничтожено ударом. Такого удара не получал никто на поле… не было человека, чью ногу изуродовало бы так же… – Его голос прервался, и Джек некоторое время молчал, приходя в себя и собираясь с силами. – Это было нечестно… Я не хотел, чтобы меня запомнили таким: пострадавшим, несбывшейся надеждой команды.Саманта сделала шаг к Толливеру. Ее сердце рвалось от боли и сочувствия.– Нет, подожди, – он выставил ладонь, словно защищая свое одиночество, – дай мне договорить, раз уж я решил вывалить все это перед тобой. – Его губы сжались и стали тонкими, почти как у его матери. – Помнишь, в день нашей первой встречи я сказал тебе, что мужчины рода Толливеров занимаются только двумя вещами: бейсболом и политикой, зато уж и то и другое они делают хорошо.– Конечно, я помню.– Эту мысль мне внушали с самого раннего детства. Я вырос в уверенности, что такова и моя судьба. Как мой отец и его отец, я должен играть в бейсбол, а потом заняться политической деятельностью. Но в отличие от них я не успел получить свою долю радости – бейсбол кончился для меня, практически не начавшись! Его словно вырвали из меня… как мышцы были оторваны от моих костей… И моя душа… она тоже словно порвалась. Я так и не смог преодолеть это.Джек уставился в стенку, на которой решительно ничего не было, даже трещин. Впрочем, даже если бы там висело полотно Микеланджело, Джек вряд ли смог бы оценить его. Он просто смотрел в себя и глубоко дышал, пытаясь опять загнать в рамки разумного отчаяние и боль, которым позволил подняться со дна души. Наконец он пришел в себя настолько, что смог продолжить:– Понимаешь, Сэм, я пропустил все радости, все удовольствия игр и побед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116