На торжества все собрались у Бретт, и она выполняла свою первую официальную обязанность крестной матери — переодевание детей из крестильных нарядов в повседневную одежду.
Последние пять дней были головокружительными. Чтобы отпраздновать окончание работы Бретт над двумя выпусками «AVI», прозвище американской «Вуаля!», Дэвид пригласил ее сбежать на четыре дня на виллу на Ямайке. У них не было людей, кто бы прислуживал им, и не было сторожей, кто бы охранял их. Красивая белая веранда, выходившая на море, была местом их ленивых завтраков, а по вечерам они разговаривали, читали или дремали на террасе. Это был прекрасный, идиллический отдых, который окончательно утвердил Бретт в том, что ее любовь к Дэвиду не фантазия.
В воскресенье она была настолько занята с малышами, что не заметила, каким удрученным и тихим был Дэвид все утро. Он сидел за столом и боролся с собой, чтобы поддерживать разговор, но его мысли были где-то далеко.
— Бретт, мне надо позвонить. Ты не будешь против, если я спущусь в твой кабинет? — спросил он, когда она уселась на кушетке с «Кровавой Мэри».
— Конечно, иди. Ты знаешь, где тут что. Дэвид тяжело ступал по ступеням вниз, словно его ноги были из свинца. Он опустился в кресло, стоявшее лицом к окну и сложил руки на коленях.
Он всем сердцем старался поверить, что не был виноват в том несчастье. Но сегодня утром, держа на руках маленького Камерона и слушая, как священник говорит ему о его обязанностях крестного отца, ему хотелось закричать:
— Я не достоин этого.
«Как могли Лизи и Джо доверить мне своих детей. Неужели тяжесть вины в смерти Кэт и ребенка останется навсегда? — он задавал себе эти вопросы сотни раз. — Зачем я взял ее на лодку. Почему не отговорил от этого путешествия. Я не должен был уступить ее желанию. Почему мы не отправились к берегу, когда погода стала меняться?»
У него не было ответов, которые освобождали бы его от бремени вины за случившееся, и потому он считал, что не имеет права радоваться жизни.
Все это время со дня их смерти Дэвид не плакал, сознавая, что такое сочувствие к себе он не заслужил. Но теперь подавляющая его вина вместе с охватившей тоской лишили его сил и выплеснулись в рыдания. Тяжелые, горячие слезы катились по его лицу.
Он попытался взять себя в руки и сидел так, безвольный, с красными от слез глазами. Он подумал о Бретт. Он мог себя контролировать, пока она не вошла в его жизнь. Она дала ему возможность снова почувствовать радость жизни, но он не мог делить ее со своим горем. Понимая, что сейчас он не сможет вернуться и быть со всеми, он взялся за телефон.
— Бретт, это я. Я звоню снизу. Возникли кое-какие проблемы с филиалом в Санниуэйл, и мне необходимо ненадолго заехать в контору. Это срочно. Мама и Лизи переполошатся из-за моего отъезда. Не смогла бы ты за меня им сказать мое «до свидания»? Спасибо.
Бретт сразу почувствовала изменение настроения Дэвида. Когда он заехал к ней на обед два дня спустя, то выглядел очень удрученным. Она поинтересовалась причиной его плохого настроения и услышала, что проблемы в Санниуэйл серьезнее, чем могли показаться на первый взгляд, и ему придется ехать в Калифорнию, чтобы решить все дела на месте. Понимая, что трудности дочерней компании иногда могли поглощать его всего, она постаралась быть ненавязчивой, только спросила, не хочет ли он рассказать ей об этом. Он отказался. Когда она перевела разговор на фотографии, снятые в воскресенье, он сказал, что лучше посмотрит их в другой раз. Бретт поняла, что ему необходимо побыть одному.
В каморке — комнате, где находились стереоаппаратура, телевизор, видеомагнитофон и роскошный кегельбан, — Дэвид без отдыха полтора часа занимался подсоединением кабелей и затем сказал, что ему надо уйти. Он бы ушел даже без прощального поцелуя, если бы Бретт сама не встала между ним и дверью. После легкого поцелуя он удалился. Следующие десять дней он был в Калифорнии, оттуда полетел на неделю в Южную Корею на переговоры о создании совместного предприятия. Бретт вдруг поняла, что звонила только она, и решила подождать, дать ему возможность позвонить ей. Но она не слышала Дэвида, пока он не вернулся в Нью-Йорк. Бретт спросила Лизи, что могло бы беспокоить ее брата, но подруга ничем не смогла ей помочь.
По возвращении Дэвида дела пошли еще хуже. Он оставался по ночам в конторе, иногда даже работал в выходные дни. Бретт предлагала ему принести еду или просто прийти и поддержать компанию, но он всегда отказывался.
Это было похоже на то, что кто-то медленно перекрывал ей кислород, и она начинала задыхаться. Наконец Дэвид позвонил сам:
— Бретт, мне надо поговорить с тобой, — сказал Дэвид.
— Ты можешь прийти сегодня, — ответила она.
— Я буду у тебя около девяти.
— Хорошо, Дэвид, может, пообедаем вместе?
— Нет, — ответил он.
«Что с ним случилось? Почему он так странно себя ведет?» — Бретт задавала себе этот вопрос весь вечер. Она намеренно занималась в темной комнате до половины девятого, а потом поднялась наверх. Но звонок в дверь раздался только в половине одиннадцатого.
— Где ты был? — выпалила Бретт.
— Работал, — сказал Дэвид.
— У тебя под рукой не было телефона?
— У меня не было времени позвонить. Не хотел на тебя тратить время, — сказал Дэвид.
Бретт не могла поверить услышанному. Она включила свет в приемной, не желая ждать, когда они поднимутся наверх.
— Так как сейчас уже поздно, я не буду отрывать у тебя много времени, — сказал он. — Последние несколько месяцев мы виделись очень часто. Для меня это было наслаждением. Но неожиданно чувства мои угасли, и я больше ничего не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116