Ходили слухи, что даже птицы боялись садиться на крепостные крыши и стены с бойницами.
Внутри крепости царили еще большая темнота, сырость и холод, чем можно было предположить, глядя на нее снаружи. Голые лампочки, забранные металлическими сетками, отбрасывали причудливые тени на сочившиеся сыростью стены подвалов, коридоров и пыточных камер. Это место было воплощением зла, зеленым адом, и страдания его временных жильцов повсюду оставили свои следы: засохшие ржавые пятна крови на полу и стенах, глубокие царапины на камнях от ногтей обезумевших от боли пленников. В воздухе, казалось, повис вечный крик ужаса. Шепчущие и вздыхающие призраки. Истошные вопли. Глухой лязг, раздающийся по углам и отражающийся от стен. Пронзительные визги, от которых кровь стыла в жилах, щелканье хлыстов и удары дубинок, звуки выстрелов.
Сенда была уверена, что, если ей придется задержаться в этой преисподней дольше нескольких минут, она, несомненно, сойдет с ума. Невыносимо было думать о том, что Шмарию держат здесь пленником. Мысленно она все время представляла его бегущим по полю. Он всегда так любил волю, свежий воздух, огромную бескрайнюю чашу неба. Ему, должно быть, трудно примириться с заключением. И трудно держать язык за зубами. В нем было слишком много от свободолюбивого бунтаря. Он наверняка уже настроил против себя своих тюремщиков. Возможно, даже насмехался над ними. Дразнил их.
Надзиратель, сопровождавший ее в камеру Шмарии, казалось, был весь пропитан духом Охранного отделения, так же как и караульный начальник с тяжелым взглядом, и другие тюремщики, и доктора. Они не носили форменной одежды – ее заменяло одинаковое выражение непроницаемых лиц с холодными, ничего не выражающими глазами тупых исполнителей; нашивками и знаками отличия служила их спокойная, не знающая жалости уверенность.
Сенда спускалась все ниже и ниже по грубо вырубленным ступенькам винтовой лестницы в самые недра крепости. Ей приходилось идти с величайшей осторожностью. Покрытые слизью ступени за несколько столетий своего существования стерлись. Она почувствовала приступ охватившей ее клаустрофобии; ей стало трудно дышать. Откуда-то снизу, подобно колокольному звону, доносился звук разбивающихся о камень капель воды. У ее ног с омерзительным писком проносились крысы, и чем глубже вниз уходила лестница, тем сильнее чувствовался холод. Ужасная смесь зловонных запахов кала, мочи и рвоты вызывала у нее тошноту; она недоумевала, почему тюремщики не потрудились вымыть ступеньки. Наверное, их это больше не волновало: возможно, они к этому привыкли. А может, это было задумано как еще один способ воздействия на заключенных?
Ступеньки, которые вначале были зелеными и липкими, теперь оказались покрытыми скользким и вонючим коричневым слоем льда. Что-то мокрое капнуло ей на лоб. Сенда подняла вверх глаза и вздрогнула. Со сводчатого каменного потолка над ее головой свисали сталактиты из фекального льда. Она принялась яростно вытирать рукавом лицо.
Наконец они дошли до самого конца сводчатого лабиринта. Тюремщик остановился у последней массивной железной двери. Скобы тяжелого засова крепились толстыми заклепками к ее поверхности. Сенда заметила, что в этой двери не было окошка.
– Здесь, – произнес тюремщик, до этого момента не проронивший ни слова.
Она молча смотрела, как он выбрал из связки огромный ключ и отпер дверь, затем отодвинул засов и медленно толкнул дверь внутрь. От скрипа ржавых петель и скрежета металла по камню у нее в жилах застыла кровь; эти звуки вызвали в ее воображении самые мрачные предчувствия.
– Мне придется запереть вас, – сказал тюремщик. – Я вернусь через десять минут.
Сквозь зубы Сенда спросила:
– Это все время, которое есть в моем распоряжении?
– Думаю, вам и десяти минут будет много. – Он усмехнулся, обнажив ряд крупных, пожелтевших от табака зубов. – Мы называем эту камеру «раем». Еще никто из тех, кто попал в нее, не выходил отсюда живым.
Сенда резко повернулась к нему лицом, ее глаза сверкали ледяной ненавистью.
– Я знаю двоих, кому это удастся! – Не желая показать тюремщику свой страх, она прошла мимо него в тесную каменную темницу, которая, подобно дымовой трубе, уходила вверх метров на десять. Сенда не могла припомнить более гнетущего зрелища. Будь ее воля, она не поместила бы в эту камеру даже бешеного зверя, не говоря уже о том, чтобы бросить сюда человеческое существо.
А смрад! От него желчь поднималась у нее к горлу. Вдруг ее каблучки наступили на какую-то кашицу, и ей с трудом удалось удержаться на ногах. Испражнения. Неужели в этих камерах не было самых элементарных удобств?
Позади заскрипела железная дверь и загремел засов. В камере было темно, если не считать узкого лучика света, падающего из тусклой лампочки высоко на потолке.
– Ш-Шмария? – неуверенно прошептала Сенда, пока глаза ее привыкали к полумраку. – Шмария?
У ее ног послышался какой-то шорох. Это была крыса размером с кошку. Сенда пронзительно вскрикнула и прижалась к двери. Железо было холодным как лед.
Затем она услышала стон, доносящийся слева, медленно повернула на звук голову и затаила дыхание.
«Это какая-то ошибка! – уговаривала она себя. – Человек, свернувшийся в углу, не Шмария. Не может им быть. Шмария высокий, светловолосый и крепкий. Он совсем не похож на это грязное, сломленное, всклокоченное подобие человека, съежившееся в углу».
Вся дрожа, Сенда подошла ближе и со все возрастающим ужасом посмотрела на закутанное в одеяло существо. Она судорожно глотнула воздух. В висках застучало. Комната закружилась перед глазами, и ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175