– Я этого не понимаю. Президент Рузвельт всегда казался мне защитником обездоленных. Прежде я считала, что если кто и выступит в поддержку вашей борьбы, так это именно он, но, поскольку помощи от Рузвельта ждать не приходится, как еще вы обеспечите поддержку своего дела?
Шмария тяжело вздохнул.
– Я пытаюсь. Поверь мне, пытаюсь. Поэтому-то я и здесь. Чтобы пробудить общественность и получить так необходимую нам материальную помощь. Но даже многие евреи считают меня слишком… как бы это сказать… несгибаемым? Им нравится думать, что все можно сделать спокойно и к тому же в бархатных перчатках. – Он удрученно покачал головой. – Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.
– А в Палестине? Не сомневаюсь, что там для всех евреев ты – герой.
Он пренебрежительно махнул рукой.
– Боюсь, что это не так.
Она изумленно посмотрела на него.
– Не могу в это поверить! После всего, что ты пытаешься сделать?
– Люди, чьи интересы я представляю, находятся в меньшинстве даже среди евреев Палестины. Евреи вообще едва составляют пятую часть нашего населения.
И, наверное, только десятая их часть поддерживает меня. Да и из этих лишь единицы осмеливаются открыто выступить в мою поддержку из страха перед арабами и боязни, что англичане могут использовать их для того, чтобы заманить меня в ловушку. – Он улыбнулся. – Как видишь, все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Но здесь, во время твоей поездки, тебе удалось собрать необходимые средства и заручиться поддержкой?
– Лишь отчасти, но не столько, сколько нам надо. Создается впечатление, что всем очень нравится идея создания еврейского государства, но никто не хочет осознать, что для этого нужны средства. А все ведь сводится к политическому давлению, деньгам и оружию. История не знает ни одного государства, которое было бы создано без насилия.
Тамара улыбнулась.
– Значит, ты действительно головорез, как о тебе пишут в газетах!
Шмария рассмеялся.
– Вроде тех, что видишь на экране?.. – Он устало вздохнул – Ну, что-то в этом роде. Если бы все было так просто, как в фильмах. Я ненавижу насилие, но только с помощью оружия мы можем выжить. Я не говорю, что мы должны перестрелять всех арабов. Я говорю только, что, когда на нас нападают, мы должны уметь защитить себя. И даже нанести ответный удар. В тысяча девятьсот двадцать девятом году произошла резня евреев. Мы не можем позволить, чтобы это когда-либо повторилось.
– А почему тебе приходится скрываться? – спросила она. – Почему англичане так упорно разыскивают тебя? Ты же не делаешь ничего противозаконного. Правда?
– Нет делаю, по существующим английским законам, – отозвался Шмария и улыбнулся. – Однако я верю в то, что с точки зрения нравственности делаю правое дело. – Но, заметив озадаченное выражение на лице Тамары, он попытался успокоить ее: – Поверь мне, я предпочитаю жить в согласии со своей совестью, даже если из-за этого за мою голову объявлено вознаграждение.
Тамара была ошеломлена.
– Это правда? За твою голову объявлено вознаграждение?
– Пока нет, но очень скоро, возможно, так и будет, – рассмеялся он.
За столом на минуту воцарилось молчание. Его прервал Луис.
– Вы считаете, что в Палестине действительно удастся создать еврейское государство? – спросил он приглушенным голосом. – Вы думаете, это не пустая мечта? Такое возможно?
– Так должно быть, – мрачно ответил Шмария. – Иначе все евреи в мире обречены. Ситуация в Европе такова, что вы и понятия не имеете, насколько важно, чтобы это произошло как можно скорее. – Он тяжело вздохнул и негромко добавил: – Пока не поздно.
– Но почему? – спросила Инга. – Из-за чего сейчас ситуация стала намного хуже, чем это было всегда? Я думала, что у евреев всегда были неприятности.
Шмария окинул взглядом сидящих за столом и выждал несколько секунд.
– Полагаю, вы все слышали об Адольфе Гитлере?
– Этот Чарли Чаплин, – рассмеялась Инга. – Маленький бродяга! Он выглядит точь в точь как Чаплин.
Вслед за ней рассмеялись и Луис с Тамарой.
– Не смейтесь. – Лицо Шмарии было серьезным. – Этот немецкий фюрер далеко не так комичен. Каким бы смешным он вам ни казался, народам всего мира следовало бы отнестись к нему посерьезнее. Неужели вы не понимаете, что этот человек, возможно, представляет собой самую страшную опасность двадцатого века?
– Этот клоун! – презрительно фыркнула Инга. – Не может быть, чтобы вы говорили серьезно! – Она пристально посмотрела на Шмарию.
Он кивнул.
– Я говорю абсолютно серьезно. Если вам дорого будущее, то вам и всему остальному человечеству следует изменить свое отношение к нему, пока не поздно. Очень скоро его нельзя будет остановить. С тех пор как в январе прошлого года Гитлер пришел к власти, он превратился в настоящего диктатора. Вы хотя бы представляете себе, что это значит? В его подчинении находится все в Германии. – На щеках Шмарии выступили желваки, глаза засверкали гневом. – Все. И он не терял времени зря, чтобы упрочить эту власть. Он объявил вне закона и распустил все оппозиционные политические партии. Запретил забастовки. Все, включая культуру и религию, теперь находится в ведении правительства. – Голос Шмарии упал. – И каждый день там исчезают евреи. Мы должны выяснить, что с ними происходит. Если его не остановить, все больше евреев будет исчезать бесследно.
Холодок тонким острым лезвием пробежал по спине Тамары. Голос ее дрожал, когда она прошептала:
– Он, должно быть, сумасшедший!
– А вам не кажется, что вы делаете из мухи слона? – спросил Луис. – Я уверен, что вы придаете этому мегаломаньяку слишком большое значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175