По крайней мере теперь ясно, почему цены поставок росли такими темпами. Именно Дженни, а не Текс старалась разорить ее. Элизабет-Энн вспомнила чье-то изречение, что знание противника наполовину приближает к победе. Правда, особого утешения это открытие ей не принесло. Значит, это Дженни. Мстительная, коварная Дженни, которой она никогда ничего плохого не сделала, с которой бессчетно и безуспешно пыталась найти общий язык.
«Снова Дженни старается мне навредить. Неужели этому не будет конца?»
Усилием воли Элизабет-Энн заставила себя повернуться и пошла к выходу медленной, усталой походкой.
3
Когда первое потрясение прошло, к Элизабет-Энн вернулась способность трезво рассуждать.
«Сначала я загляну к Шарлотт-Энн, — решила она, — потом освежусь и переоденусь. Я должна немедленно ехать в компанию „Койот“. Нельзя допустить, чтобы Дженифер взяла верх, тем более что на карту поставлена судьба гостиницы для туристов».
Шарлотт-Энн вместе с сестрами занимала самую просторную комнату на втором этаже. Дощатый пол и обшитые узкими досками стены были выкрашены в белый цвет. В комнате стояли три железные кровати, три гардероба, большой стол и три стула с прямыми спинками. Между постелями оставалось достаточно места для тумбочек, окна оживляли красные клетчатые занавески. В комнате был также туалетный столик с овальным зеркалом и низкий шкаф с зачитанными книгами. На полках преобладала познавательная литература: Элизабет-Энн ценила знания, которые давали в школе, но большое значение придавала и самообразованию.
Шарлотт-Энн сидела на постели в ночной рубашке, подложив под спину подушки. Услышав шаги матери, она резко захлопнула взятую у подруги «Гордость и предрассудки», сунула книгу под подушку. После этого улеглась и укрылась до подбородка простыней.
Раздался легкий стук в дверь.
— Это ты, мама? — спросила девочка слабым голосом, слегка покашливая в кулак.
— Да, это я, — Элизабет-Энн приоткрыла дверь.
Шарлотт-Энн подняла глаза и печально улыбнулась.
— Доброе утро, мама, — сказала она в перерывах между покашливанием.
— Доброе утро, Шарлотт-Энн. — Мать быстро вошла в комнату и отдернула занавески. — Здесь и так душно, а еще и шторы затянуты, — строго сказала она.
— Да, мама, — чуть слышно согласилась девочка.
Элизабет-Энн присела на край кровати и внимательно посмотрела на дочь. Шарлотт-Энн была средним ребенком в семье, и с ней всегда были сложности. Волосы ее, имея характерный для семейства Хейлов цвет спелой пшеницы, при этом отличались особой мягкостью и шелковистостью. Для своего возраста она была немного высока ростом, с нежно-розовыми губами и глазами цвета морской волны, но очень светлого тона, что и привлекало в ней и вызывало смутное беспокойство. Золотистые волосы, бледный цвет лица и светлый оттенок глаз делали Шарлотт-Энн по-особому красивой. Такого необычного сочетания Элизабет-Энн еще не встречала.
Она потрогала лоб дочери: не горячий и не холодный. Температуры явно не было.
— Ребекка сказала, что ты себя неважно чувствуешь.
— Да, мама.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нет, — лицо у девочки стало томным, — просто у меня большая слабость.
— Ну, температуры у тебя нет, — вздохнула Элизабет-Энн и сложила руки на коленях. — Может, показать тебя доктору Пуриссу?
— О, нет, мама, у меня нет ничего особенного, я уверена.
— Но ты очень часто жалуешься на недомогание. Для здоровой девочки это неестественно.
— Я знаю, — опустила глаза Шарлотт-Энн и закусила губу.
— Шарлотт-Энн?
Девочка подняла на мать свои прозрачные глаза. Элизабет-Энн глубоко вздохнула.
— Думаю, мне не надо напоминать, что твои жалобы на нездоровье стали слишком частыми. Это меня беспокоит. Кроме того, у нас не так много денег, чтобы без необходимости тратить их на врачей. Сейчас мы в затруднительном положении.
— Я знаю, — кивнула Шарлотт-Энн.
— Ты уверена, что плохо себя чувствуешь? — Элизабет-Энн внимательно следила за выражением лица дочери. — Мне было бы неприятно узнать, что таким образом ты стараешься увильнуть от работы.
— Ты слушаешь Розу, — с горечью произнесла Шарлотт-Энн и отвернулась.
— Да, это правда, — кивнула мать. — Мне кажется, не стоит повторять, что мы не можем попусту тратить время. Каждый из нас должен выполнять свою часть работы. Мне не хочется об этом говорить, но приходится: начиная с сегодняшнего дня, и каждый раз, когда ты будешь чувствовать себя неважно, тебе придется целый день проводить в этой комнате. В этот день ты не пойдешь в школу, не будешь видеться с друзьями. Ты никуда не сможешь выходить, только в туалет. Думаю, это суровое решение, но, если ты больна, нужно лежать в постели. Тебе все понятно?
— Да, мама, — угрюмо кивнула Шарлотт-Энн и закашлялась, — меня наказывают за то, что я больна.
— Нет, ты не права, — покачала головой мать. — Если ты действительно нездорова, то нуждаешься в отдыхе и полном покое. — Она помолчала. — Я считаю, что несправедливо перекладывать на плечи сестер свои обязанности. А как ты думаешь?
— Значит, мне оставаться в этой комнате весь день?
— Да, — ответила, поднимаясь, Элизабет-Энн. — У меня много дел сегодня. — Она наклонилась и поцеловала дочь в лоб. — До свидания, дорогая.
— До свидания, мама.
Шарлотт-Энн ждала, пока мать выйдет из комнаты. Как только за ней закрылась дверь, девочка села и показала двери язык, потом снова откинулась на подушки. Она вся кипела от гнева.
«Итак, меня наказали, — думала она в ярости. — По-другому не скажешь. А все почему? Потому что я больна. Да, в этом есть доля правды. Подниматься чуть свет, чтобы готовить кому-то завтрак, так же противно, как и мыть грязные тарелки после обеда и ужина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116