Лучше останемся здесь, в саду… Позднее мы прогуливаемся по обоим обсерваторским садам. Говорю только я. Она почти не отвечает, будто совсем не обращает на меня внимания.
– Что с тобой? Почему ты такая странная?
– Я совсем не странная.
– Не спорь! Я знаю тебя достаточно хорошо и заметил: с тобой что-то происходит! Я тебе наскучил?
Она молчит недолго, потом тихо произносит:
– Monpti, я уезжаю.
– Когда?
– Сегодня вечером.
– Куда?
– В Гренобль.
– И все-таки ты могла бы прислушиваться, когда я с тобой говорю. Я провожу тебя к поезду.
– Нет-нет, я не хочу.
– Нет? И когда ты возвращаешься? Она опускает голову и не отвечает.
– Когда? Молчание.
– Почему ты не отвечаешь? Когда ты возвращаешься?
– Не знаю.
– Ты не знаешь, когда будешь снова в Париже?
– Нет.
– И писать мне не будешь?
– А, писать?.. Нет, я не напишу тебе. Это было прекрасно, просто хорошо – быть с тобой, ты был очень мил, но теперь все кончено. Когда-нибудь все равно все кончилось бы. Ты бы уехал, а теперь именно я уезжаю. Это еще прекраснее.
– Ну тогда… прощай, Анн-Клер.
– Не грусти, Monpti. Ты найдешь другую. Новую Анн-Клер.
– Прекратим эту комедию! Прощай!
– Ты даже не хочешь проводить меня?
– Нет. Какой смысл? Адье!
Она держит меня за руку и не выпускает ее.
– Пусти меня.
– Нет.
– К чему этот спектакль?
– Я ведь вовсе не уезжаю.
– Ты не уезжаешь?
– Нет.
– Тогда зачем ты это все говорила?
– Я не хотела тебя больше видеть.
– Но почему?
– Потому что… Подожди, это так странно. Давай сядем, но не в кресла, за которые надо платить. Сюда, на скамейку… Обещай мне, что спокойно выслушаешь меня до конца… Я солгала тебе. Это неправда, что я целый день ничего не делаю. Я работаю.
– Ты работаешь?
– Да.
– Зачем ты лгала мне?
– Чтобы больше понравиться тебе. У меня было две недели отпуска, и здесь в саду я провела свой летний отдых. Отныне я не смогу приходить, время вышло. Если не веришь, спроси у моего шефа в бюро. Мелкие служащие получают свой летний отпуск всегда только осенью.
Анн-Клер – мелкая служащая.
– И ты вовсе не живешь у своих родителей?
– Живу, но мне приходится работать. Я думала, что я не так уж и люблю тебя и мы расстанемся. Не хотела тебе говорить, что работаю и потому не смогу больше приходить сюда днем. А теперь чувствую, что не могу расстаться с тобой. Я привыкла к тебе. Ты даже не знаешь, как можно к тебе привыкнуть. Я так часто думаю о тебе! «Что там сейчас поделывает мой маленький иностранец…»
Боже ты мой, у нее есть работа, и она еще стыдится из-за этого.
– Когда ты занята на работе?
– С восьми до двенадцати и с двух до шести.
– Кем ты работаешь?
– Я младший бухгалтер в одной конторе.
– Тяжело?
– Нет. Только приходится очень рано вставать, потому что контора далеко отсюда.
– Скажи… гм… сколько ты зарабатываешь?
– Два франка в час. А что?
– Да так, меня интересует, можно ли на это прожить.
– Очень трудно, Monpti, притом я все делаю сама – убираюсь, готовлю, шью и даже глажу.
– У вас нет служанки?
– Есть, Monpti… но… Скажи, ты проводишь меня? Мы расстаемся на авеню де Гоблен.
– Дальше тебе нельзя. Если папа тебя заметит, все пропало.
– И что было бы?
– Он может даже убить тебя.
Я приосанился. Я становлюсь важной персоной в Париже, меня даже хотят убить. Определенно папочка говорит после ужина, затянувшись сигарой и уставившись на клубы дыма: «Я пристрелю его как бешеную собаку».
Как раздобыть деньги? Искать работу я сейчас не могу. Я должен каждый день встречать Анн-Клер в саду, а это уже занятие. Неожиданно я вспоминаю, что у меня есть небольшой золотой медальон с Мадонной. Его можно было бы продать. (Нужно было появиться женщине, чтобы я вспомнил об этом.)
Перед отъездом в Париж я получил его от одной девушки в качестве сувенира: «Вот увидите, медальон поможет вам, если вы попадете в беду!»
Правильно. Поможет, если я его продам. Я полагаю, что при этом не совершу никакого свинства. Ведь и дальше буду вспоминать ту, что подарила мне его. Я тоже ей подарил маленькое золотое колечко на память.
Нет. Все-таки это свинство. Я не продам медальон за бесценок.
Я пошел в ювелирную лавку на Буль'Миш и показал его ювелиру, протоптавшись перед тем с полчаса в смятении перед витриной. Ювелиром оказался тонкошеий человечек с птичьей головой. Он вставил в глаз лупу и обстоятельно изучил медальон с Мадонной. Наконец он заявил, что с цепочкой вместе он дал бы за него тридцать франков. Тогда как вещь по меньшей мере стоила франков сто.
В интересах любви я должен поддерживать свой организм. Кроме того, через две недели предстоит вносить квартплату, что составляет сто тридцать пять франков. На эти тридцать франков я пока проживу еще одну неделю, еще неделю сверх того я буду располагать своей комнатой. Что будет потом, я так и так узнаю.
А может, не следовало бы мне это знать?
У нас теперь всегда так получается, что я встречаю Анн-Клер в шесть часов перед ее конторой и провожаю домой, то есть лишь до определенного места – дальше она идти не позволяет. В субботу после обеда она свободна, и мы можем до вечера находиться вместе. По воскресным дням мы не видимся, так как Анн-Клер в это время у своих родителей. На мои тактичные расспросы о семье она отвечает, что мать ее очаровательна и очень мила, отец же напротив – весьма строг.
– Кого ты любишь больше?
– Маму, – говорит она, и голос ее делается удивительно мягким.
Прогулки после трудового дня утомляют Анн-Клер, она заходит ко мне, или я провожаю ее на метро домой. Каждый вечер я жду ее перед конторой в половине седьмого. В шесть работа кончается, но, пока она приводит себя в порядок, проходит еще полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90