Он обольстительно улыбнулся и поднял обе руки, сдаваясь.
– Ладно, ладно. Не бери меня на мушку. Я ухожу. Сваливаю. – И растворился в толпе.
– Любопытный парень, – задушевным голосом начал Ричард.
– Слизняк! – сказала Джули и после паузы добавила: – Он спрашивал, не прочь ли я переспать с ним. – Джули вскинула глаза на отца, чтобы посмотреть на его реакцию.
– Чудеса! Как это по-взрослому!
Она выглядела разочарованной, чего он и добивался своим спокойным ответом.
– Я ему велела забыть об этом.
– И правильно.
Он изучающе смотрел на дочь. Если Винни предпочитает рубенсовские формы тщедушности Твигги, то рискует тюремным сроком за некоторые горизонтальные па с Джули. Она созрела, как арбуз. У нее была огромная грудь – тяжелые солидные шары, распиравшие тесную майку. Все остальное было в том же духе. Талия, правда, была на месте, как и положено, но затем возникал мощный зад, а ноги, хотя и пропорционально сложенные, но громадные, буквально вылезали из-под матерчатого пояса, изображавшего юбку. Лицо у нее было полным, цветущим, но, когда ее голубые, как вода в бассейне, глаза вспыхивали и искрились интеллектом и остроумием самозабвенной личности, она становилась симпатичной. Все это кому-то могло прийтись по вкусу, но скорее всего оказалось бы неудобоваримым для такого парня, как рок-звезда Винни с кругозором швейцарского сыра и жидким, как оливковое масло, телом.
Джули обняла отца за талию.
– Ты пришел, чтобы защитить меня от хищного незнакомца?
– Отец должен защищать свою красавицу дочь.
Она вся засияла от комплимента, и вновь Ричард почувствовал себя виноватым. Как же она любила его, это сложное, ничего хорошего не обещающее творение его жены. Конечно, он тоже любил ее, но скорее умом, а не сердцем. В его сердце было место всего лишь для одного обожаемого и великолепного существа – Софи.
Он глубоко вздохнул.
– Дорогая, а у нас для тебя чудесные новости. – Но слова его прозвучали слишком мрачно.
– Какие, папа? – Джули насмешливо смотрела на него: она умела читать между строк и понимала, что «чудесные новости» на самом деле будут отвратительными.
Ну как с этим справиться?
– Мама беременна, – выпалил он. – У тебя появится сестренка или братишка.
– Что? Что ты сказал? – С каждым словом голос Джули становился все громче.
– Это же здорово! Мы сами только вчера узнали. Мы не хотели делиться с тобой, пока не были уверены наверняка. Доктор считает, что уже больше двух месяцев… – Ричард прикусил язык. Боже, Боже, и зачем он только сказал это ? Два месяца назад они репетировали в Стрэтфорде «Отелло»!
Джули стояла молча, но лицо ее побагровело, а костяшки стиснутых пальцев побелели.
– Кто же ее трахнул? – прошипела она наконец. – Отелло?
– Джули!
Слезы подступили к ее глазам, и оскорбление было почти ощутимым.
– Нет, правда, папа. Кто отец? Я хочу сказать, знаешь ли ты наверняка. Ты думаешь, это ты? Ведь мама всегда обедает со всеми этими старыми друзьями, так ведь? Вроде лорда Бакмена или Вилли Партингтона. На твоем месте я бы потребовала анализа крови.
Стрелы вонзились точно в цель. Только Джули умела обратить свой гнев в боль, в его боль. Разумеется, это было правдой. Любовный роман его жены с жизнью требовал ответной любви, и не только от ее мужа. Как бы безумно он ни обожал ее, как бы ни переполняла его страсть, ей этого было недостаточно. Где бы ни были мужчины, ей хотелось, чтобы они любовались ею. А затем в безжалостной прогрессии нарастала симпатия, преклонение и, наконец, любовь. В какой-то момент она выходила из игры, поклонники ей наскучивали, она их бросала – а потом любовный танец начинался сначала. Дело было лишь в предпочтениях, потому что ей хотелось то мужского обожания, то романтического поклонения, а иногда и внезапного натиска сексуального возбуждения. Для него это был ад. Снова и снова он пытался уверить себя в том, что это просто безвредные игры, порождения утонченного духа и страстной натуры, всего того, что и составляло смысл его бесконечной любви к ней. И все же бывали и жуткие моменты сомнений и страха, когда он был уверен, что она изменяет ему.
– Только посмей когда-нибудь так говорить о своей матери, – отчужденно бросил он.
Его внезапно потухшие глаза больше не смотрели на дочь, рассеянно перебегая по комнате в поисках Софи, уже окруженной толпой обожателей. Видал Сассун профессионально запустил пальцы ей в волосы, Теренс Донован, мастер задушевных бесед, был в своей стихии, управляя разговором. Патрик Личфилд, фотограф, родственник королевы, рыскал вокруг группы, как паук вокруг мухи.
Господи, как же он ее любит. Как будто вчера, но уже годы прошли с того дня, как она ворвалась – незнакомая, непрошеная – в его гримерную. Она стояла перед ним, дрожа от возбуждения, и говорила, как она влюбилась в его Гамлета.
– Великое искусство и актер нераздельны, – провозгласила она, – и теперь я влюблена в вас.
Карие глаза румынской княжны смели все преграды единым натиском, и с тех пор до сегодняшнего дня он оставался рабом ее любви. И теперь, и все прошедшие годы она – главный смысл его жизни. До этого таким смыслом было для него искусство – грандиозный успех на английской сцене, восторги и аплодисменты сыну шахтера из Уэльса. Это топливо питало его тогда. А теперь – только Софи, ее красота, живой ум и влечение, раскованность и дикая, необузданная свобода.
Он беспомощно смотрел на дочь. В горле у него пересохло, лицо побелело.
– Ой, папочка, прости меня. Это не твоя вина, – проговорила Джули, и по щеке ее поползла крупная слеза.
Но она-то знала, чья это «вина».
Ричард наблюдал, как она удаляется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141