– Хорошо. Очень хорошо.
Его теплое дыхание обдувало ей щеку, чувствовался едва уловимый приятный запах лекарств, исходивший от белого халата, синей рубашки с расстегнутым воротом и обыкновенного стетоскопа.
– Знаете, девяносто девять процентов людей, попавших в подобную аварию, погибают или становятся калеками, а вас едва задело! Никаких повреждений, за исключением шишки на голове размером с куриное яйцо и, может быть, небольшого сотрясения мозга. Если вы верите в Бога, то это чудо. Иначе не назовешь.
– Кто-нибудь пострадал?
– Нет, только ваша машина. Разбита вдребезги.
Он пощупал ее пульс. Пальцы были твердыми и уверенными. Джейн проконтролировала себя. Не верь никому. Как только он узнает, что у нее нет медицинской страховки, она окажется на улице, правда, после гинекологического обследования «на всякий случай».
– Я плохо помню, что произошло.
– Неудивительно. Такой удар по голове порой вызывает кратковременную потерю памяти. Вы приняли снотворного и, вероятно, приличную дозу алкоголя. Вы хотели скрыться от чего-то?
Его рука неподвижно застыла у нее на запястье. Не столько ощущение самого прикосновения, сколько возраставшее осознание факта, что он прикасался к ней, каким-то образом казалось важнее того, что он говорил.
Молчание Джейн было ответом на вопрос.
– Не хотите говорить?
– Мне хотелось бы узнать, с кем я говорю.
Роберт Фоли рассмеялся:
– Господи, вы правы. Извините. Вы, черт возьми, понятия не имеете, кто я такой и где вы находитесь, верно? Хорошо, меня зовут Роберт Фоли, и я врач. Это моя клиника. Она расположена в районе Ваттс города Лос-Анджелеса, если, конечно, вы знаете, где это. Центральная часть. Здесь, конечно, не Гедарс, но мы сделали все, что полагается. Вы ехали, не пристегнув ремни безопасности, и свалились в кювет с автострады Харбор – Фривэй.
– Я слышала о Ваттсе.
– Но никогда не бывали здесь до сих пор?
Он вновь рассмеялся немного дребезжащим смехом, словно не привык смеяться, но старался, потому что хотел, чтобы ей было хорошо.
Нехотя, как бы с усилием, он выпустил из своей руки руку Джейн.
– Не беспокойтесь. Это неважно. Вы в безопасности, и все у вас на своих местах. Целое и прекрасное творение. Вот что по-настоящему важно. Могу я узнать, кто вы?
Джейн слабо улыбнулась. Во второй раз он называл ее прекрасной. Но это не прозвучало льстиво, как большинство комплиментов в Лос-Анджелесе.
– Да, разумеется. Меня зовут Джейн Каммин. Не могу вспомнить категорию и порядковый номер медицинской страховки.
– О, не волнуйтесь. Мы найдем способ заставить вас говорить. Сыворотка правды. Пытки. Раскаленные угольные щипцы. А если серьезно – есть кто-нибудь, с кем нам следует связаться, кто, вероятно, беспокоится о вас?
– Если серьезно, нет.
Джейн заметила, что его будничный вопрос в действительности не был столь уж безразличным, как должен был прозвучать в том мире, где доктора не называют пациентов прекрасными. В его голосе прозвучала легкая насмешка, но она совершенно не сердилась.
– Хорошо, полагаю, что после нескольких часов сна вы вполне придете в себя и сможете покинуть нас, хотя я обещал сообщить полиции, где вы будете находиться. Боюсь, вам понадобится хороший адвокат. Не думаю, что от вас так просто отстанут.
– Честно говоря, в настоящий момент я нигде не живу. Как бы «между», можно сказать. «Не имею точного адреса», – как говорят в Англии.
– Но вы куда-то ехали, не так ли?
– Не совсем.
Несомненно, в этих словах не было ничего смешного, но непонятным образом Роберт Фоли и Джейн Каммин согласились, что это не так. Оба нерешительно засмеялись.
Итак, загадочной незнакомке некуда идти. В Ваттсе бездомные были вечным источником беспокойства – бедность, голод, беспомощность. Но почему, во имя всего святого, Роберт Фоли чувствовал себя так, словно это была лучшая из всех новостей, услышанных им за многие месяцы?

Часть четвертая
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ В БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ
– Есть ли жизнь после успеха? – лукаво спросил Манди, обращаясь через престижный стол, стоящий под пальмовыми листьями в Мортоне.
– У меня такое чувство, что ты никогда не узнаешь, – сказала Петра.
Джули Беннет. «Жизнь и смерть в Беверли-Хиллз»
18
Оранжевое облако припало к Долине, как голодный щенок к соску суки. Оно присосалось к горячей земле и втягивало в себя воздух так, что его не оставалось для дыхания. Почти сорокаградусная жара истощала волю, не оставляя иной цели и желания, кроме как вынести эти страдания. Таким было лето в Сан-Фернандо, в нереспектабельной части города.
Роберту Фоли нравилось жить здесь, среди безликого мотоландшафта Америки. Это тоже был Лос-Анджелес, но здесь он сливался с остальной частью нации. Здесь клоуны лунного аттракциона Заппа бродили по торговым рядам, раскинутым посреди рая бензоколонок, автобистро и автомоек самообслуживания, среди обилия кошек и собак, в море неоновой рекламы ликеров, в мире полинялых джинсов и утраченных иллюзий. Жара резко меняла Долину: жара была матерью и отцом смога, предком расплавленных мозгов и загорелых коричневых тел. Вдали от уличного застоя Ваттса и от дарового изобилия Беверли-Хиллз этот нераскаявшийся пригород был местом, где человек мог обрести анонимность, о которой он страстно мечтал в безнадежной попытке скрыться от демонов, терзавших их душу.
Доктор Роберт Фоли иногда задавал себе вопрос, не пошутил ли Господь, создавая его. Жизнь – парадокс. Это известно каждому, но его жизнь оказалась столь сложной загадкой, что он почти оставил попытки разрешить ее. Движущей силой его существования, несомненно, была вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141