В то время как Паула искала ответы на задаваемые самой себе вопросы, чей-то грубый мужской голос с места перед ней, достиг ее слуха:– Папочка сработал за сынка и получил удовольствие.Паула готова была воткнуть кинжал в мощный затылок сидящего впереди зрителя. Какой-то здоровенный тип точно уловил подтекст роли, сыгранной Робертом, и вдавил ботинком в грязь все кружева, которые ее украшали. Кровь побежала стремительно по ее жилам, будто включился мощный насос.– Ну-ка потише! – прикрикнула она на мужчину, не отрывая глаз от экрана.Пусть он заплатил деньги за билет, пусть он свободный гражданин и вправе выражать вслух свои мысли по любому поводу. Но не трогай Роберта Хартфорда! Все сомнения, терзающие до этого Паулу, исчезли, растворились. Она стала агрессивной. Казалось бы, Кристине следовало бы возмутиться унижением экранного образа ее отца, но девушка, привычная к самой разной реакции зрителей, промолчала.«Бык», сидящий впереди, промычал в ответ на замечание Паулы:– Блядун он и есть блядун, такой, что пробы на нем негде ставить. И нечего корчить из себя благородного папашу.Паула наклонилась, собрала все, что у нее и у Кристины лежало на полу под ногами съестного, и обрушила на голову нахала. Его возмущенный крик сотряс весь кинозал.– Боже мой! – произнесла Кристина, скорее про себя, но достаточно громко. – Девочка-то, оказывается, влюблена!
Поза сидящего на обитой китайским шелком софе Роберта была явно напряженной, а на лице застыла недовольная гримаса. Находиться в комнате наедине с мужчиной уже было для него непривычно, но хуже всего то, что мужчина был на грани истерики и собирался выложить как на духу все свои дурацкие секреты.Кроме того, все это случилось так неожиданно. Еще когда старик позвонил Роберту и спросил разрешения заглянуть к нему на пару минут и опрокинуть по стаканчику, голос у него был странный. Но кто мог подумать, что он притащит с собой мешок своих проблем и начнет выворачивать свою душу наизнанку? Вот поэтому Роберт раздраженно покашливал, вертел шеей, нервно закидывал ногу на ногу, перекладывал одну на другую и молил бога, чтобы этот бурный поток сентиментальных словоизлияний поскорее иссяк.Поникший Франсиско Ливингстон ссутулился в кресле напротив и безуспешно пытался хоть как-то сдерживать свои эмоции. Глаза его, и так мутные, подернулись пеленой, и капли стекали по лицу, напоминающему горный склон после схода лавины. Оно все было влажным и каким-то скособоченным, как будто одна сторона была парализована, а другая корчилась в судорогах.Он поставил трость между ног и цеплялся обеими руками за серебряный набалдашник с такой силой, словно это единственная подпорка, удерживающая все здание его жизни от разрушения. Речь его была сбивчивой, невнятной и покаянной.– Я сделал… непростительную глупость… или ошибку, – начал он исповедоваться.Роберт потер переносицу своего знаменитого на весь мир носа, сделал глоток из большого бокала с любимым коктейлем «Сленфидиш» и приготовился выслушивать и страдать, умоляя небеса, чтобы исповедь продолжалась недолго.– Могу я предложить тебе стаканчик «Арманьяка»? У меня есть бутылка 1848 года. Выпей и воспрянь духом! – предложил он с нарочитой бодростью.Ливингстон сделал неопределенный жест, непонятно, соглашаясь или нет, ибо мысли его были далеки от столь материальной вещи, как выдержанный коньяк.– Боюсь, Роберт, я не найду подходящих слов, чтобы сказать тебе это… Я собираюсь… я должен расторгнуть наше соглашение…– О каком соглашении идет речь? – Голос Роберта был, как всегда, бархатисто мягок, но в то же время тверд, как шеффилдская сталь. У них с Франсиско было только одно соглашение. – Что ты подразумеваешь?– Отель, Роберт. Я не могу продать его тебе… Я должен продать его Плутарху и Киркегард… У меня нет выбора.Роберт сразу почувствовал, что температура его тела упала до точки замерзания. Арктический холод мгновенно распространился от сердца и до конечностей. Забыты были все его проблемы, столь важные ранее, осталась только одна.– Мы заключили сделку, Франсиско.Теперь со стариком заговорил не человек, а ледяная статуя. Да, действительно, сделка была заключена. В Голливуде принято относиться к заключенной сделке как к святыне. И тоном своим Роберт напоминал именно об этом.– Да, конечно, мы договорились на словах, но я хотел… чтобы ты… освободил меня от нашей прежней договоренности. Ты должен пойти мне навстречу…Роберт стремительно вскочил.– Какого дьявола ты завел этот разговор, Франсиско? Что за вздор ты несешь?! Сделка есть сделка. Уж тебе ли не знать это правило? И ты всегда его соблюдал, насколько я знаю, и слыл порядочным человеком.– С этим покончено, Роберт… И с моей репутацией, и с нашей сделкой. Я не могу продать «Сансет-отель» тебе. Клянусь богом, я этого очень хотел. Но произошло нечто страшное, и все по моей вине. Меня отдадут под суд, если я не выполню их требования.Роберт прошелся по комнате, пытаясь хоть как-то успокоиться. Он давно научился одерживать победы над вспышками своего гнева. И сейчас раздражение постепенно уходило, словно вода в сливное отверстие ванны. Место его тут же занимала усиленная работа мозга. Действительность обычно не такова, какой кажется поначалу. И очень редко люди выкладывают всю правду, а еще реже отдают себе отчет, что есть правда, а что лишь иллюзия.Роберт положил руку на плечо несчастного старика в знак солидарности и сочувствия к его беде.– Расскажи, что случилось. Расскажи все подробно.Роберт был мягок, но настойчив. Впрочем, кое о чем он уже догадывался. Старикан был падок на девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115