И самое главное – не позволяй себя соблазнить.
При этом я успела провести расческой по волосам и, тряхнув головой, отбросила их назад. Во рту пересохло. Сердце колотилось так, словно его подключили к усилителю. Почему мозг отказывается контролировать все эти вещи?..
Дверь в квартиру оказалась распахнутой настежь, как и тогда. Гостиная была завалена фотокамерами, объективами, коробками с пленкой. Стоял также штатив. А рядом с ним стоял Джош в рубашке с короткими рукавами. Загорелый, улыбающийся.
Иногда в течение считанных секунд человека может захлестнуть целый океан мыслей, и ты беспомощно барахтаешься среди них, стараясь уцепиться хотя бы за одну. Это был как раз один из таких моментов. Что, черт возьми, я здесь делаю? Я, замужняя женщина и мать? Я всегда была верна мужу, но, переступив порог этой комнаты, вдруг почувствовала, что вошла в жизнь другого мужчины. Мною овладела слабость, я казалась себе беспомощной, испуганной и словно голой. И из всей этой бури мыслей и ощущений вырвалось одно лишь коротенькое слово:
– Привет!
Вырвалось, как писк.
– Рад, что вы пришли, – улыбаясь, сказал Джош. – Извините за весь этот бедлам. Я только вчера вечером приехал.
И он протянул мне бокал вина – с той же обезоруживающей легкостью, которая отмечала все его жесты и слова. Рука у меня дрожала, и я расплескала содержимое. Он невозмутимо протянул мне другой бокал, который я приняла уже обеими руками. Нет, это никуда не годится. Надо успокоиться. И я стала искать глазами предмет, на котором можно было бы сосредоточиться. И увидела стол, накрытый на двоих. Длинный французский батон, треугольник сыра бри, на двух тарелках – тоненько нарезанная семга и по половинке лимона.
– Знаете, я раздумал насчет немецких сосисок, – заметил Джош. – Потом полдня придется выковыривать их из зубов.
Он убрал камеры, и мы уселись за стол и выпили вина. Я почувствовала себя немного лучше. Пока что ничего страшного не произошло. Джош был очень любезен и внимателен. Сидел, откинувшись на спинку дивана, вытянув длинные ноги, и смотрел на меня. Он говорил, я почти все время отмалчивалась. Речь действительно идет о книге, объяснил он. Это на тот случай, если я посчитала приглашение предлогом. Одна из тех книг, которую без всяких веских причин вдруг приходит в голову издать какому-нибудь взбалмошному издателю, после чего он приглашает фотографов, художников и кучу разного другого народа, и остатки тиража которой распродаются затем по дешевке. Я ведь не возражаю, если недель через шесть они будут распродаваться по дешевке? И он рассмеялся. «Женщины Лондона» – вот его идея, если это вообще можно назвать идеей. Но она довольно занятная – люди, случайно попавшие в поле зрения, самые разные персонажи. Правда, он ни еловом не упомянул о том, почему это именно я попала в поле его зрения. У меня не выходил из головы снимок голой женщины, который он в прошлый раз подсунул мне… возможно, просто по ошибке. Интересно, попросит ли он меня сняться в таком же виде? И как же я буду лежать здесь, голая, под объективом его камеры?
Но он не попросил. И я испытала облегчение. Вместо этого он начал рассказывать о своих путешествиях, о том, что это значит – быть фотографом. Для него это значило убежать в другой, худший мир, именно так он выразился. О том, как эта профессия может разрушить личную жизнь. Да, он был женат, пожав плечами, заметил Джош и тут же сменил тему. И я поняла, что он страшно одинок, что чаще общается с камерой, нежели с друзьями, если они вообще у него были, друзья. При этом он всегда очень легко находил с людьми общий язык. Он нравился мне, я его больше не боялась. С ним вполне можно справиться. Никакой опасности он не представляет. И вот, окончательно успокоившись, я тоже разговорилась. Вернее, он очень умело разговорил меня. Ведь я замужем, не так ли? И мне ничего не стоило ответить «да». Я рассказала о Ральфе – он, разумеется, был с ним знаком еще в те, давние годы. Я даже поведала ему о встрече с Ральфом в бутике, о том, как расчихалась и в тот же вечер оказалась у него в постели. Он смеялся. Взгляд светился добродушием и теплотой. Нет, он определенно нравился мне все больше и больше. Возможно, я даже смогу рассказать Ральфу о нем. И Рейчел тоже. Он сделает ее снимок, она страшно обрадуется и будет хвалиться им в школе.
И вот теперь, сидя в гостиной, болтая и попивая вино, я никак не могла понять, чего же боялась. Все выглядело так естественно. Так легко и приятно. До чего же замечательно иметь мужчин-друзей! А я-то навоображала себе бог знает каких ужасов! Глупая ты задница, Анжела Мертон, сказала я себе.
Джош взглянул на часы:
– Знаете, пора бы и перекусить. Ведь я пригласил вас на ленч, а вместо этого заставил выслушать историю моей жизни.
– Она мне очень понравилась, – с улыбкой заметила я.
Семга выглядела ужасно аппетитно, к тому же я проголодалась. Какой милый, приятный вечер! Я получила от него огромное удовольствие, и беспокоиться было совершенно не о чем. Он отодвинул для меня стул, а затем, не успела я опуститься на него, медленно провел пальцами вдоль моего позвоночника.
Вот и все. Никаких слов, лишь прикосновение. Где-то на четвертом позвонке сознание мое затуманилось. К десятому я вся дрожала. К восемнадцатому принялась умолять о чем-то. Если бы Господь наградил каждого из нас больше чем двадцатью шестью, я была бы просто на седьмом небе от блаженства. Но Он, должно быть, придерживался иной точки зрения на этот счет. Как бы там ни было, но несколько секунд движения этой невидимой руки лишили меня всех заблуждений-, а заодно – и аппетита. И дара речи тоже, и всех благих намерений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129