Когда она вернулась, оба размеренно жевали.
Корт, у которого начисто отсутствовал аппетит, время от времени окидывал взглядом столовую. Он так и не получил приглашения осмотреть квартиру, он видел лишь несколько комнат – белый холл и белую гостиную, где они с Наташей ссорились накануне. И вот теперь он получил возможность взглянуть на столовую. Как сообщила Наташа, дизайнер, рекомендованный Жюльетт Маккехни, декорировал ее по собственному вкусу.
По воле этого неизвестного Корту человека стены были выкрашены в темно-красный цвет. Мебель, старинная, тяжелая, Бог знает где приобретенная, была черной. Корт сидел напротив жены за безбрежным столом из мореного дуба, сына он едва видел за рядом тяжелых подсвечников. Пространства между мебелью заполняли причудливые растительные аранжировки, белые орхидеи взывали к нему с низкого столика, белые орхидеи с зияющими зевами глазели на него с картины Наташиной матери, висевшей над камином. За решеткой тлел огонь, чадящий дымом, огонь, который не давал и не мог давать тепла.
Комната казалась Корту неуютной, рождала тревогу и смятение. Ему было жалко Наташу и жалко сына, который должен был считать этот обширный мавзолей своим домом. Он подумал о маленьком, уродливом домике, в котором прошло его детство. Свой дом он никогда не любил и при малейшей возможности сбегал в кинотеатр, находившийся в двух милях.
Этот кинотеатр, с его убогим звуком, старым поцарапанным экраном, публикой, приходившей туда не за тем, чтобы смотреть фильм, был единственной радостью его детства. Частные сыщики, лихие ковбои, вампиры, зомби и супермены – все отбросы киноиндустрии вечер за вечером проходили перед его глазами. До сих пор в его душе иногда просыпалась внезапная тоска по этим гангстерам и их любовницам, апачам, собирающимся на горизонте, крутым диалогам и широкополым шляпам. Он видел себя мальчиком, завороженно устремившим глаза на экран и шепотом повторявшим заученный наизусть диалог, изучавшим магический язык кино.
Он был уверен, что когда-нибудь полностью овладеет этой магией. И только теперь, когда он стал признанным мастером, когда здоровье было утрачено, а жизнь испорчена, он начал понимать, каким ненасытным аппетитом обладает монстр, которому он служит. Этот монстр поглотил его заживо – а каков результат? Лишь отдаленное приближение к идеалу.
Одним из его грехов, но одновременно и величайшим даром, было то, что призраки его работы были для него большей реальностью, чем все существующее. Жена не раз обвиняла его в том, что он живет в параллельном мире. Даже сейчас воздух в столовой был полон этих призраков, они теребили его за рукав, молили дать им воплощение. Он слышал два мужских голоса, о чем-то споривших, слышал женские шаги. Именно таким призрачным путем к нему приходили идеи фильмов. Всех, кроме последнего, подумал он. Он тряхнул головой и вернулся в красную комнату. Наташа поднялась из-за стола.
– Джонатану пора спать, – сказала она. – Я только уложу его и вернусь. Ты можешь перейти в гостиную. Дорогой, поцелуй папу.
Корт ждал, не предложит ли она пойти вместе с ними и ему. Видя, что предложения не последует, он встал и протянул руки навстречу сыну. Джонатан стоял с напряженным и бледным лицом. Он взглянул на мать, потом бросился в объятия отца и прижался к нему.
– Папа, завтра утром ты здесь будешь? Ты будешь здесь, когда я проснусь?
– Нет, дорогой, – ответил Корт, скрывая свои чувства. – Завтра утром я уже начну работать. Я уеду еще до того, как ты проснешься. Помни, скоро мы все вместе поедем в Англию. А теперь – марш в кровать. – Он крепко обнял сына, передал его матери и потом долго слушал их удалявшиеся шаги. Он вернулся в белую гостиную, подошел к камину, разворошил угли, и пламя ожило.
Корт взял кейс, который принес с собой – с факсами, фотографиями, документами, которые теперь сыпались на него ежедневно. Сегодня вечером он должен был показать их Наташе и все ей рассказать. Где ей следует сидеть во время этого объяснения? Он оглядел комнату, как если бы это была съемочная площадка, поставил освещение, убрал раздражавшую его подушку. Он прорепетировал умиротворяющие фразы – в конце концов, самое важное было то, что тайны Джозефа Кинга больше не существовало. Теперь им занимались власти, и скорый арест был неминуем. Главное, он должен подчеркнуть, что отныне Наташа и Джонатан в безопасности.
Однако он не чувствовал себя в безопасности. Эту реакцию он приписывал многим годам беспокойства и атмосфере «Конрада» вообще и этой квартиры в частности. Он винил также кинематографические приемы, которыми всегда был насыщен его мозг. В фильме, непрерывно прокручивавшемся у него в голове, зло не желало умирать: с пола поднимался поверженный враг; из могилы высовывалась цепкая рука; как раз в тот момент, когда герой обнимал героиню, гас свет и раздавался скрип двери.
Дверь действительно скрипнула. Он, нахмурившись, прошел через холл, посмотрел в глубину тусклого коридора, который, судя по чертежам Хиллиарда Уайта, вел к внутренней лестнице, ведущей на верхний уровень, где были расположены спальни Наташи и Джонатана. На планах квартиры этот коридор проходил строго по центру, а сейчас Корт видел, что он вовсе не прямой и смещен в сторону. Он загибался под углом, которого на плане не было, а справа вместо предполагаемой комнаты была стена. Он скользнул взглядом по картине Наташиной матери, висевшей на стене. Эта картина вызывала в нем наибольшее отвращение, на ней была изображена мужская рука, сжимающая мясистый стебель отвратительного белого цветка. Вдобавок картина висела криво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134