Главное, что я видела Ребекку довольно часто. А я была наблюдательной девочкой. И не сводила с нее глаз. Она завораживала меня.
– Почему?
– Во-первых, потому, что она была красавица. Все говорят об этом, я знаю, что она поражала людей красотой, умом и обаянием. Но все это пустые слова. Понять, что стоит за ними, трудно. Благодаря им возникает впечатление легковесности. Телесная красота и светское поведение – нет, это далеко не все. – Элли сделала нетерпеливый жест. – Словно Ребекка не думала больше ни о чем другом, как о развлечениях и вечеринках. Но это ошибочное впечатление. Насколько я помню, наиболее счастливой она была, когда оказывалась на яхте или бродила по лесу со своими собаками. И что еще более необычно – в полном одиночестве. Я помню ее именно одну. – Элли помолчала. – Но я никого не видела красивее ни до, ни после. Забыть ее глаза просто невозможно. Она буквально околдовывала людей, очаровывала и захватывала в плен. Я была тогда еще девочкой, но сейчас могу представить, какое впечатление она производила на мужчин. Они смотрели и смотрели – и Ребекка ничего не могла с этим поделать. Мне кажется, что они даже не слушали, что она говорит. Это сердило ее. И вызывало скуку.
– Ей не нравилось, что ею восхищались? – усомнился я. – Большинство женщин только и мечтают об этом.
– Правда? – За темными стеклами я не видел выражения ее глаз. – В таком случае должна сказать, что Ребекка не походила на остальных женщин, – проговорила Элли таким тоном, словно делала мне выговор.
Я немного растерялся. Как я уже успел заметить, Элли умела вводить людей в смущение.
– Что вы хотите этим сказать? – решился уточнить я.
– Я хотела сказать, что ее красота могла ослепить любого. Сначала я видела только ее обаяние. – Элли нахмурилась. – Я тоже была очарована ею. И пыталась понять почему еще и из-за того, что мой отец бесконечно восхищался Ребеккой. Из детского упрямства я не хотела поддаваться ее чарам, но не смогла устоять. У нее была необычная манера говорить.
Люди обычно не говорят того, что у них на уме, а Ребекка не умела ничего таить. И говорила, что думает, не заботясь о том, какое это производит впечатление. С другой стороны, она не была безразличной к тому, что говорится, к теме разговора. Она умела шутить, была остроумной – и достаточно жесткой, если имела дело с притворщиками. И еще мне казалось, что она была печальной. Это состояние нельзя путать со словом «несчастной». Это разные вещи, ведь так?
– Это не одно и то же, – подтвердил я. – Печаль – более продолжительное состояние, более протяженное во времени. А несчастье – временное.
Элли не отозвалась на мою фразу, но мне показалось, что она оценила сказанное. Мы помолчали. Легкий бриз поднял пыль на дороге.
– А вы догадывались, что ее печалило? – спросил я и тут же пожалел о заданном вопросе. Наверное, мне не стоило так настойчиво расспрашивать про Ребекку. Но это произошло потому, что я привык относиться к разговору с людьми исключительно с точки зрения сбора сведений. Иной раз у них это вызывало негодование или возмущение. У меня создалось впечатление, что я упустил какую-то благоприятную возможность при разговоре с Элли.
– Нет. – Девушка посмотрела на часы. – Я ведь говорила, что была еще маленькой девочкой. Лили знала ее намного лучше, чем я. Но Лили жила в Лондоне, она там училась, мечтала стать художником, хотя мне кажется, что самое главное заключалось в том, что ей просто хотелось уехать из Керрита. Там были гольф-клубы, теннисные площадки, парусные гонки. Она искала повод, чтобы вырваться отсюда. Лили снимала комнату в Челси, на Тайт-стрит, возле реки, недалеко от лондонской квартиры Ребекки. У них даже имелись общие друзья – художники, писатели, актеры. Но Лили уже нет на свете…
Мы снова замолчали, а у меня как раз появилось множество вопросов, которые хотелось задать Элли. И далеко не все из них имели отношение к теме моих изысканий.
– Еще один вопрос, перед тем как я уйду. Показал ли вам отец ту тетрадь, которую ему прислали?
– «История Ребекки»? Да, показал. – Элли закрыла ворота и заперла их. Ее тон изменился, и она быстро проговорила: – Прошу прощения, но мне уже пора возвращаться домой.
– Только скажите, вы помните открытку с видом Мэндерли? Мне бы хотелось кое-что разузнать про нее. И я знаю, кто мог бы мне помочь в этом в Лондоне. Мне кажется, что эта открытка…
– Возможно, – холодно кивнула она, – но я не могу ничего сказать про нее. Эту открытку мог вложить в тетрадь кто угодно. В том числе и тот, кто отправил тетрадь отцу.
– У меня сложилось другое впечатление, – возразил я. – Штемпель на открытке очень старый. Скажите, Элли, у вас не возникало впечатления, что Ребекка имела какое-то отношение к Мэндерли? Быть может, она бывала ребенком в этих краях?
– Как и вы? – Темные очки повернулись в мою сторону. – Нет, я об этом не думала.
Сейчас я не сомневался, что каким-то образом обидел ее. Но, несмотря на это, продолжал настаивать:
– Но, быть может, вы слышали предположения, откуда она приехала? Ведь кто-то мог обсуждать это, а вдруг вы случайно запомнили, откуда она родом? Кто ее родители?
– Я никогда не слышала. И вам нет смысла допытываться. Ребекка терпеть не могла, когда расспрашивали о ее жизни. А сейчас мне действительно надо идти. Заходите вечером, если надумаете повидаться с отцом. Я знаю, что он будет рад поговорить с вами.
Она повернулась и быстро пошла к дому. Чем-то я невольно огорчил ее. Только сейчас я осознал, что ничего не рассказал ей о том, как ходил к домику на берегу, где увидел венок, и пожалел, что умолчал об этом. Элли описала мне Ребекку так, как никто еще до сих пор не описывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153