Эти слова, внезапно всплывшие в памяти, заставили его сердце дрогнуть, наверно, потому, что были искренними. Да ладно, при своей просветительнице он тоже задержался не слишком долго.
Хуже всего иметь дело с интеллектуалками. Единожды придя к такому заключению, он избегал женщин своего круга. Очень пресные. Куда лучше шлюшки с Таймс-сквер или танцовщицы из балтиморских ночных клубов, они умели его завести, они так ворковали над его мускулистым телом, так хохотали над его акцентом, готовые за двадцать лишних долларов ублажить его, как не снилось их морячкам. А что? Зато они не врали и ужасно смешили его солеными словечками. Как сейчас видит он себя в постели с двумя разноцветными подружками, справа черная, слева белая, а он посередине, ох и веселились они, вспоминая смачные шуточки Джека Дэниелса.
— Не дрейфь, милый, — подбадривала негритяночка, — разве твоя мамочка никогда не угощала тебя сандвичами с шоколадом?
— У тех сандвичей был несколько другой вкус, — ответил Льюис, тиская сразу обеих.
От их подначек он, помнится, страшно возбудился; девицы лизались и ерзали, наставив ему засосов, а у него перед глазами было, как ни странно, ошеломленное мамино лицо. Он был ненасытен, неутомимо качаясь меж услужливых бедер, будто тысячу лет копил вожделение. «Ну и силен же ты, парень, — сказала тогда черненькая, — только свистни, я согласна и так, без денег…»
Больше он с ней не виделся. Он напрочь забыл, как она выглядела, но помнил, как ему было приятно; совокупляясь с ней, он словно мстил кому-то. И слова ее он тоже, конечно, помнил.
Льюис встряхнул головой. Наконец-то можно было получить два бокала теплого шампанского.
Странно все-таки, удивлялся он, лиц не помню, а что говорили, помню.
Между тем часы показывали уже без пятнадцати одиннадцать, и он поспешил подняться к священному алтарю, то бишь в облюбованную им ванную. Льюису и раньше доводилось заниматься любовью в ванной, чего, вероятно, не случалось с его партнершей. Он сумел влить в нее достаточно шампанского, так что она шла за ним, почти не артачась. Однако, только он запер дверь, девица забеспокоилась. Потянувшись к ней, он тупо подумал: «У меня в запасе всего пятнадцать минут». Пока он ее целовал, все шло гладко. Целуя, он тщательно обследовал шифоновое платье — никаких лазеек.
Декольте было обнадеживающе низким, зато имелся непроницаемый корсаж. Льюис произвел предварительную разведку, и ладонь его уткнулась в броню из китового уса. Юбка касалась пола. Льюису удалось задрать ее до колена и проникнуть внутрь. Он нащупал круглую ляжку и край нейлонового чулка. Так, спокойно, металлический замочек чулочной резинки. Поцелуи его стали еще горячее, а рука поднялась чуть выше. На ней небось этот проклятый тугой пояс, никакой любви не захочешь. Льюису приходилось извлекать девиц из такого пояса, задача не из легких. Он оставил в покое ее подол, решив сосредоточиться на грудях, соблазнительно приподнятых корсажем — нахохлились под его ладонями, точно голубки.
Льюис отнюдь не сгорал от страсти. В глубине души он знал, что ему вовсе не так уж хочется выделывать эти трюки, но раз он затеял эту историю, надо довести ее до конца. Одиннадцать часов. Еще минута — и встанет, внушал он себе. Он снова принялся оглоушивать ее поцелуями, и она наконец-то раскраснелась и задышала чаще; он решился незаметно передвинуть руку внутрь декольте.
Но девица была начеку и, оскорбленно фыркнув, отбросила его ладонь.
— Грязный америкашка. Ты соображаешь, что делаешь?
Гордо отступив назад, она вздернула свой длинный английский носик.
Льюис пожал плечами и сунул руки в карманы.
— Ты же пошла со мной. — Он с наглой ленцой улыбнулся. — И увидела, что я запираю дверь. Так что же тебя не устраивает?
Он тоже хватанул приличную дозу шампанского, вполне достаточную для столь веских доводов. Но девицу они почему-то не убедили. Она смерила Льюиса испепеляющим взглядом.
— Неужто ты воображаешь, — ее слегка покачивало от хмеля, — неужели ты воображаешь, что я подарю свою девственность какому-то америкашке в ванной?
— Ну и что же тебя не устраивает? Моя национальность или помещение?
Она собиралась еще раз пронзить его гневным взглядом, но оттаяла и рассмеялась.
— У тебя железные нервы, Льюис. Честное слово. Льюис прикидывал дальнейший план действий.
Очевидно одно: сколько бы он ни старался, сегодня он может рассчитывать только на отпор, и очень энергичный, такие вот дела. Ему дозволено ухаживать, дозволено целовать. А больше ни-ни. Перспектива не слишком заманчивая.
Их взгляды встретились. А славненькая, она нравилась Льюису, он честно ухаживал за ней целых две недели. Он вздохнул. Хмель и досада развязали ему язык.
— Почему бы не попробовать? — пытался убедить он. — В конце концов, неужели девственность такая невероятная ценность?
К его приятному удивлению, вопрос ее не шокировал; он догадывался, что она и сама себе не раз им задавалась. Сдвинув брови, она старательно обдумывала ответ.
— Не знаю, что тебе сказать. — Она помолчала. — Наверно, я согласилась бы, если бы ты любил меня.
— Вот умница, просто грандиозно. — Он вдруг почувствовал страшную усталость и прислонился к стене. — Может, еще поженимся или хотя бы обручимся?
Она расхохоталась.
— Не валяй дурака. Это наши мамы забивали себе голову всякими глупостями.
— Отлично. Стало быть, ты человек прогрессивный. В известной степени.
— Ну слушай. Если бы я любила тебя — тогда другое дело, — великодушно утешила она. — И еще если бы не боялась влипнуть, мало ли что… — она слегка покраснела. — Но ведь я не люблю тебя, и ты меня не любишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83