Льюис не сводил с него глаз, почему-то ощущая себя зрителем в кинотеатре. Действительно похоже на кино. Только интересней — и страшнее. Мгновение, когда он в ужасе ждал слов доктора, показалось ему вечностью. Сквозь клубы сигаретного дыма он разглядел на лице доктора снисходительную улыбку. Мистера Синклера можно поздравить. У него прелестная дочурка, просто красавица.
Льюиса проводили к Элен. От волнения его знобило. Доктор и сиделка деликатно удалились. Элен держала на руках аккуратный, обернутый белой вязаной шалью сверточек.
Элен подняла глаза, и Льюис подошел к постели. Заглянув под ажурный шалевый уголок, он увидел крохотное точеное личико. Глаза девочки были закрыты, она деловито насупила невидимые бровки, будто изо всех сил старалась спать. Когда Льюис к ней наклонился, девочка состроила сердитую гримаску, маленький рот требовательно приоткрылся, и она беспокойно завертела головой, потерлась щечкой о шаль. Что-то ей не нравилось. Она поднатужилась и высвободила кулачок. Очень пухлый, в ямочках, перетянутый у запястья, игрушечные пальчики сжимались и разжимались, и Льюис заметил, что у нее есть даже ногти, похожие на перламутровые ракушки. Они успели отрасти.
К глазам Льюиса подступили слезы. Едва дыша, он прикоснулся к шелковистой младенческой коже. Девочка снова стала крутиться с недовольным кряхтением; шаль соскользнула с ее головки. Она тут же открыла глаза, будто и впрямь не хотела расставаться с теплой шалью. У Льюиса упало сердце. На голове оказалась шапка густых, черных как смоль волос. А глаза были синие-синие, невероятно синие.
— Правда красавица? — с чуть заметной тревогой спросила Элен.
— Прелесть.
Льюис хотел потрогать черные шелковистые волосы, но отдернул руку, увидев, что ребенок таращится на него широко открытыми, еще не умеющими видеть глазами. Он так мечтал, чтобы волосы у ребенка были светлые, как у него или у самой Элен, так надеялся… Льюис готов был убить себя за эти мысли и внезапное чувство горечи. Если его задела такая ерунда, что же ждет его дальше? Стараясь себя не выдать, он поспешно обернулся к Элен и накрыл ладонью ее пальцы.
— Какие чудесные глаза, и сама она… я… мне… — Он и сам слышал, как фальшиво звучит его голос.
Слава богу, Элен ничего не заметила. Оторвав глаза от дочери, она доверчиво и нежно улыбнулась ему.
— Синеглазка. Такого цвета бывает спинка у зимородка.
Льюис еще раз внимательно пригляделся. Нет, у зимородка совсем другой оттенок. Элен внезапно сжала его руку.
— Хорошо, если они останутся такими яркими, — выдавил из себя Льюис.
Они решили назвать ее Катариной. Потому что у нее была треугольная, похожая на кошачью мордашка, а широко расставленные ярко-голубые глаза напоминали Льюису глаза сиамского котенка, который жил у его матери. Очень скоро Катарина превратилась просто в Кэт, в Киску.
Как и все кошки, Кэт была существом очень независимым и требовательным. Когда Элен или Льюис держали ее на руках, она глазела по сторонам, не обращая никакого внимания ни на их ласки, ни на агуканье. Но стоило уложить ее в кроватку — накормленную перед сном, вымытую, сухую, — она принималась блажить.
Она кричала все громче, все пронзительней, пока ее снова не брали на руки. Она замолкала, покуда не оказывалась в кроватке. В первое время Льюиса это даже развлекало, но чем больше он не высыпался, тем больше свирепел. Зато Элен стойко переносила бессонные ночи, при первом же писке послушно вылезая из кровати. Дни стали походить на какой-то бесконечный конвейер: бутылочку прокипятить, бутылочку наполнить, перепеленать, промокнуть, присыпать… Иногда он готовил молочную смесь или кормил Кэт из бутылочки, в те редкие минуты, когда она не капризничала, но пеленки… нет, это совсем не мужское занятие.
Через пару недель он попытался завести речь о няне, ведь все равно им скоро нужно будет уезжать в Париж. Элен категорически отказалась. Тогда они в первый раз и поссорились. Льюис кричал, что ей нужен только ребенок, а на него ей плевать, в довершение приятной беседы он уговорил полбутылки виски, после чего, естественно, заснул, «зато выспался», огрызнулся он на следующее утро.
Еще через день, окончательно оправившись от похмелья, он почувствовал раскаяние. Если бы хоть любовью можно было заниматься, вздыхал Льюис, он не ощущал бы себя лишним. Но врач запретил, на целый месяц, а тонкие намеки Льюиса на то, что имеются иные способы облегчить его страдания, Элен пропускала мимо ушей. Забравшись вечером под одеяло, она мгновенно засыпала; он лежал рядом, изнемогая от жгучей обиды и желания, нервы его были натянуты до предела. Лежал и ждал, когда начнется младенческий крик. Часом раньше, часом позже — все равно ведь начнется; обычно ждать приходилось недолго.
Между тем к концу второй недели участились звонки Тэда, пора было собираться в Париж; Льюис часто ловил себя на том, что с непростительной укоризной всматривается в треугольное личико Кэт. Какая несправедливость. Он не чувствовал, что это его дочь, хотя так ждал ее рождения. И теперь он должен был делать вид, что любит ее, он дал себе обещание заботиться о ней — а что получает взамен? Кто оценит его жертву, его великодушие? Никто!
Он решил пока не выяснять отношений. Лучше промолчать. Тем более что в тот день они ждали няню, а через три дня должны были ехать в Париж. Только вдвоем.
И вот наступил долгожданный день. Льюис втайне ликовал. Не только потому, что они побудут наконец вдвоем и ему дадут выспаться после бессонных ночей, главное — он настоял-таки тогда на своем. Хотя Элен ни в какую не хотела уезжать без дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83