Она ела быстрее обычного, а когда мы закончили, мы не стали убирать со стола, оставив все как есть. Я сел на тахту и вытащил из кармана лист бумаги.
— Иди сюда, — сказал я, но Агнес села на стуле у окна.
— Сначала я хочу знать, что мне предстоит, — заявила она, — не хочу делать ошибок.
С моего места я не мог разглядеть ее лица. В ее голосе звучал странный холод.
— Ну давай же, читай! — сказала она.
— «Мы сидели на тахте », — прочел я и немного помолчал. Но Агнес не двигалась, и я продолжил: — «Агнес прислонилась ко мне спиной. Я поцеловал ее шею. Я долго готовился к этому моменту, но, когда я начал было говорить, все вылетело у меня из головы. И я только сказал: Хочешь переехать ко мне? » — Я замолчал, стал выжидая смотреть на Агнес. Она ничего не говорила. — Ну так что? — спросил я.
— А что она ответила? — прозвучало в ответ.
Я стал читать дальше:
— «Агнес села прямо и посмотрела мне в лицо. «Ты это серьезно?» — спросила она. «Разумеется», — ответил я ». Я уже давно хотел тебя об этом спросить. Но я думал… ты такая самостоятельная…
Агнес встала и подошла к тахте. Она села рядом со мной и сказала:
— Ты думаешь, из этого что-нибудь получится?
— Да, — ответил я, — когда мы были на озере… мы были так близки, и с той поры я часто чувствую себя совсем одиноким в этой квартире. Ты бы смогла здесь жить? Я имею в виду… Здесь больше места, чем у тебя.
— Да, — ответила она, — да. Хорошо? Ты доволен? — Она снова засмеялась и добавила: — Покажи, что там еще написано. — Агнес взяла у меня из рук лист, прочитала и возмущенно воскликнула: — «Благодарна »! С чего я должна быть тебе благодарна?
Она ткнула меня в бок.
— Это была просто шутка, — пояснил я, — я это уже стер.
— Ага, так-то будет лучше, — сказала она. — «Мы выпили шампанского. Потом предались любви, а в полночь вышли на крышу и смотрели на звезды ».
Той ночью шел дождь, и звезд не было видно. Агнес простудилась на крыше в своем коротком платье. Но в конце сентября она переехала ко мне. Договор на ее квартиру истекал только будущей весной, так что она оставила большую часть своих вещей там, взяв с собой лишь два чемодана с одеждой, виолончель и кое-какие мелочи.
14
Теперь Агнес каждое утро добиралась до университета надземкой. Я вставал, когда ее уже не было, шел в свое привычное кафе, чтобы прочитать газету, а незадолго до полудня возвращался домой. Агнес ела в университете. Я писал дома или шел в библиотеку в поисках материалов. Жизнь наша текла спокойно, день за днем, и мы были довольны. Мы быстро привыкли друг к другу. Я делал большую часть домашней работы, готовил для Агнес и стирал ее вещи. Писанина на некоторое время отошла на второй план. Я без особой радости продолжал собирать материал к своей книге о вагонах. Когда издатель вновь позвонил мне, я попросил его перенести срок сдачи рукописи. Он начал было жаловаться и заявил, что вся его осенняя программа из-за этого разваливается. Однако я сказал, что у меня уже много лет не было настоящего отпуска и мне нужен отдых, чтобы книга вышла действительно хорошей. В конце концов он согласился и даже признал, что так будет лучше и для него, ведь книги о железной дороге все равно продаются весной лучше, чем осенью.
Историю Агнес я тоже почти не писал. Иногда мы еще играли в игру, затеянную в тот вечер. Тогда я писал на компьютере пару сцен и говорил Агнес, что ей следует делать, а сам исполнял свою роль. Мы были одеты, как я задумал, отправлялись, как мои герои, в зоопарк или музей. Но мы оба были плохие актеры, и в нашей размеренной жизни не было места фантазиям.
— Должно что-нибудь случиться, чтобы история стала интересней, — сказал я наконец Агнес.
— Ты не счастлив нашими отношениями?
— Да нет, не в этом дело, — объяснил я, — но счастье не рождает хороших сюжетов. Счастье описать невозможно. Оно как туман, как дым, призрачно и неуловимо. Ты видела художника, который мог бы нарисовать неуловимое?
Мы пошли в художественный музей и стали искать картину, на которой были бы изображены туман, или дым, или же счастливые люди. Перед картиной Сёра «Воскресная прогулка на острове Гран-Жатт» мы остановились надолго. Сёра не рисовал счастливых людей, но картина излучала спокойствие, оказавшееся ближе всего к тому, что мы искали. На ней изображен берег реки воскресным днем. Люди гуляют, а кое-кто отдыхает на лужайке между деревьями.
Когда мы подошли поближе, изображение распалось на множество цветных точек. Контуры расплывались, плоскости переходили одна в другую. Цвета на холсте складывались из отдельных красок, как на гобелене. Не было ни чистого белого, ни чистого черного. И лишь на расстоянии они сливались в единое целое.
— Это ты, — сказал я и показал на изображенную в центре на лужайке женщину с венком в руках. Она склонила голову и рассматривала цветы, сплетенные в венок. Рядом с ней лежали шляпа и зонтик от солнца, который был ей не нужен, потому что сидела она в тени.
— Нет, — возразила Агнес, — я девушка в белом платье. А ты — обезьяна.
— Я — вон тот мужчина с трубой, — сказа я, — но никто меня не слушает.
— Зато все тебя слышат. Уши ведь не закроешь.
Мы пошли в кафе, в котором подавали, по мнению Агнес, лучший сырный пирог в Чикаго. Но Агнес осталась недовольна пирогом и заявила, что испечет для меня получше, с изюмом.
— Счастье рисуют точками, несчастье — линиями, — сказала она. — Тебе надо, если ты хочешь изобразить наше счастье, наставить множество маленьких точек, как Сёра. И только на расстоянии можно будет понять, что это было счастье.
15
Второй понедельник октября — День Колумба, и мы воспользовались продленными выходными, чтобы выехать за город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26