«…на придурка похож». Ной заглянул за угол. Дилан сидел на кожаном табурете посреди сдержанно поблескивавшего хромом кухонного убранства, по пояс запеленутый в роскошное белое полотенце. Смуглокожий мужчина, быстро щелкая ножницами, подстригал его густые волосы. После каждого щелчка Дилан, не обращая внимания на ножницы, поднимал руку и разглядывал свое отражение в зеркальной поверхности холодильника.– Привет, Дилан, – сказал Ной. Мгновение Дилан смотрел на него, словно не узнавая. Потом улыбнулся:– Привет.– Как вчерашний экзамен? На этот раз все было до-настоящему.– Очень хорошо.– Очень хорошо?– Ну, я не знаю, это всегда кажется чем-то таким невероятно трудным, и вчера было точно так же. Но не труднее, чем обычно. Поэтому я и говорю, что все очень хорошо.– А какая была тема для сочинения?– Тема… – На мгновение Дилан замер. Потом его глаза расширились.Он так резко крутнул головой, что парикмахер еле успел отдернуть ножницы.– Господи Боже! Сочинение!– Что такое? – спросил Ной. На какое-то ужасное мгновение он решил, что Дилан просто забыл про сочинение.Дилан похлопал себя по бедрам, на пол посыпались отстриженные прядки.– Вы бы мной гордились, это точно.– Почему?– Было ужас как трудно приклепать это к Фредерику Дугласу.– Так что же это была за тема?Дилан выпрямился. Парикмахер сжался от страха: незаметно для Дилана он снял с его головы порядочный клок волос.– Вот послушайте – имейте в виду, я вас не разыгрываю: «Говорят, что двадцатый век – век прогресса коммуникаций. Двадцать первый век станет веком – пропуск – впишите и объясните».– И ты написал о Фредерике Дугласе?Дилан гордо кивнул:– Да! То есть сначала я разгадал их трюк. Двадцатый век – это те года, которые начинаются на один-девять, а не два-ноль. Они меня на этом чуть не поймали.Ной показал Дилану большой палец.– Ну вот, – продолжал Дилан, – а потом я и заполнил пропуск: двадцать первый век будет веком – зацените! – веком вспоминания Фредерика Дугласа!– Вспоминания Фредерика Дугласа?– Ну да. В общем, я написал, как с начала времен – тыры-пыры – мы всегда ждали момента повспоминать Фредерика Дугласа, который раскрепостил всех рабов…– Ты хочешь сказать: повел рабов к свободе.– Ну да, а вот теперь пришел момент – вообще-то я написал «грядет момент», так круче – наконец достигнуть извечной цели человечества и восхвалить Фредерика Дугласа как воинствующего вождя, каким он всегда пребудет.Ной заморгал.– Ну что, круто я?– Да, звучит здорово.– Остается ждать, сколько мы наберем!Ной кивнул.– Десять дней, Дилан, результаты будут через десять дней.Он говорил так, словно эти десять дней были отсрочкой до приведения приговора в исполнение. *** – Твой брат на кухне, подстригается, – сказал Ной, входя в комнату Таскани.Он обнаружил, что один из наиболее легких способов завязать разговор с подростками – это сказать что-нибудь глупенькое и незначительное, чтобы они расслабились.– Ничего себе, да? – спросила Таскани.Она лежала, откинувшись на подушки, и выдергивала из своего шитого золотом покрывала растрепанные золотые нитки. На ней были джинсовые шорты – такие коротенькие, что белый хлопковый карман свисал до середины бедра. – Он такой лентяй, даже ленится сходить в салон. Маме приходится приглашать мастера на дом. И странно получается: Дилану вроде наплевать, что у него с волосами, но стоит этому парню к нам прийти, как все в квартире на цыпочках начинают ходить, словно Дилана в рыцари посвящают. – Таскани даже улыбнулась удивленно, так ей понравилось собственное сравнение.– А тебя тоже этот мастер стрижет?– Кристос? Да что вы. Ему бы пришлось тащить кучу всего.– Как твоя домашняя работа?Таскани сбросила с кровати свои худощавые ноги, пробежала по ним ладонями, полюбовавшись на мягкий загар, потом вспомнила, зачем она начала двигаться, и достала тетрадь.– Да ничего, посмотрите сами.Ной посмотрел. Таскани была прилежная ученица, особенно если сравнивать ее с братом: Ной не мог припомнить, чтобы ему приходилось видеть почерк Дилана. Таскани отлично справилась с упражнениями на проценты, и хотя она не поняла большую часть заданий, где было нужно абстрагироваться, у нее обнаружилась удивительная слабость к прямоугольным треугольникам. Потом Ной устроил ей диктант. При этом он пользовался не просто словарем, а самой настоящей шпаргалкой: агентство свело в таблицу по частотности все слова, неоднократно появлявшиеся в стандартизированных тестах за последние десять лет, а поскольку терминология и проблематика кочевали от одной приемной комиссии к другой, эти списки могли с большой долей вероятности предсказать, какие трудные слова появятся в следующий раз. Таскани знала слова «загвоздка», «поощрение» и «небытие», но забыла «пустословие», «лаконичный» и «местожительство».– Местожительство, – повторил Ной.– Э… подождите, – Таскани зажала руками уши и нахмурилась, – я же учила… Это вроде квартиры, да?– Ну… да. – Заметив, что Таскани приуныла, он добавил: – Да, да, такого определения вполне достаточно.Таскани откинулась на спинку стула и хлопнула ладонью о ладонь Ноя. Ее акриловые ногти скользнули по его огрубевшим, мозолистым пальцам.– Круто!– Да, неплохо. Пансион тебе обеспечен, нет проблем.– Слава Богу. Не могу дождаться, когда отсюда выберусь.А почему тебе так хочется уехать? – спросил Ной. Еще во время прошлого занятия он обратил внимание на такую странность: большинство девчонок ее возраста оклеивают зеркала снимками себя Л своих друзей, у Таскани же не было ни одной фотографии.– Надоело здесь, – сказала Таскани, – хочется уже уехать куда-нибудь, понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102