Он уже выписал ее глаза и высокий лоб, а также складки на рукаве. Я смотрела на сочный желтый цвет с особым удовольствием и одновременно с чувством вины, которое во мне породили слова матушки. Я попробовала представить себе, что законченная картина окажется на стене палатки Питера-старшего, что эту простую картину, изображающую женщину, которая пишет письмо, можно будет купить за десять гульденов.Нет, такое не укладывалось у меня в голове.В тот день он был в хорошем настроении — иначе я не обратилась бы к нему за разъяснениями. Я научилась угадывать его настроение — не из его немногочисленных слов и не по выражению его лица (это лицо не так уж много выражало), а по его манере ходить по мастерской и чердаку. Когда у него было легко на душе и работа шла хорошо, он ходил быстро и решительно, не делая ни одного лишнего движения. Казалось, что он вот-вот замурлычет или начнет насвистывать мотив — только у него не было склонности к музыке. Если же дело не ладилось, он время от времени останавливался, глядел в окно, переступал с ноги на ногу, вдруг шел к лестнице и, поднявшись до половины, возвращался назад.— Сударь, — начала я, когда он поднялся на чердак, чтобы смешать натертые мной белила с льняным маслом. В это время он писал меховую оторочку на рукаве. В этот день жена Ван Рейвена не пришла, но, оказывается, он мог писать отдельные части картины и без нее.— Что, Грета? — спросил он.Только он и Мартхе всегда звали меня по имени.— Эти картины, что вы пишете, — они католические?Бутылка с льняным маслом застыла над раковиной, в которой был белый свинец.— Католические? — переспросил он. Опустив руку, он постучал бутылкой по столу. — В каком смысле?Я задала вопрос, не подумав, и теперь не знала, что сказать. Тогда я попробовала спросить иначе:— Почему в католических церквах висят картины?— А ты когда-нибудь была в католической церкви, Грета?— Нет, сударь.— Значит, ты не видела, какие там висят картины, какие там стоят статуи, не видела витражей?— Нет.— Ты видела картины только в домах, лавках или, харчевнях?— Еще на рынке.— Верно, на рынке. Ты любишь смотреть на картины?— Люблю, сударь.Кажется, он не собирается отвечать на мой вопрос, а просто сам будет задавать вопросы.— И что ты видишь, когда смотришь на картину?— То, что художник на ней нарисовал.Он кивнул, но я почувствовала, что он ожидал другого ответа.— В таком случае что ты видишь на картине, которую я пишу сейчас?— Во всяком случае, я не вижу Деву Марию, — выпалила я, скорее вопреки тому, что говорила матушка, чем отвечая на его вопрос.Он посмотрел на меня с изумлением:— А ты ожидала увидеть Деву Марию?— О нет, сударь, — совсем смутившись, ответила я.— Ты считаешь мою картину католической?— Я не знаю. Матушка говорит…— Но ведь твоя мать не видела картину?— Нет.— В таком случае она не может сказать тебе, что ты на ней видишь, а чего нет.— Нет.Он был прав, но мне не понравилось пренебрежение, с которым он отвергал матушкины слова.— Картина не может быть католической или протестантской, — сказал он. — Но католики и протестанты, которые на нее смотрят, видят разные вещи. Картина в церкви подобна свече в темной комнате — она существует для того, чтобы лучше видеть. Это как бы мост между нами и Богом. Но это не протестантская и не католическая свеча — это просто свеча.— Нам не нужны картины, чтобы видеть Бога, — возразила я. — У нас есть Его Слово, и этого достаточно.Он улыбнулся:— А знаешь, Грета, я ведь воспитан в протестантской семье и принял католичество, когда женился. Так что не надо читать мне проповедей. Я все это уже слышал.Я воззрилась на него. Вот уж никогда не слышала, чтобы кто-нибудь отказался от протестантской веры и принял другую. Я даже не знала, что такое возможно. А он, оказывается, это сделал.Он как будто ждал, что я скажу.— Хотя я никогда не была в католической церкви, — медленно проговорила я, — мне кажется, что, если бы я там увидела картину, она была бы похожа на вашу. Хотя на ней не изображены сцены из Библии, или Божья матерь с младенцем, или распятие.При воспоминании о картине, которая висела в ногах моей постели в подвальной комнатке, у меня по коже пробежали мурашки.Он опять взял бутылку и осторожно накапал из нее в раковину. Потом начал осторожно перемешивать краску и масло ножом, пока масса не стала похожа на сливочное масло, которое оставили в теплой кухне. Я завороженно следила за движением серебряного ножа в мягкой белой краске.— Католики и протестанты по-разному относятся к картинам, — объяснял он, продолжая размешивать краску, — но эта разница не так велика, как ты думаешь. Для католиков картины могут иметь религиозное значение, но не забывай, что протестанты видят Бога во всем и везде. Рисуя каждодневные предметы — столы и стулья, миски и кувшины, солдат и девушек, — разве они тоже не прославляют Творца?Как жаль, что матушка не слышала этих слов. Тогда бы она поняла.
Катарине не нравилось оставлять свою шкатулку с драгоценностями в мастерской, где до нее мог добраться всякий. Она не доверяла мне — отчасти потому, что я ей не нравилась, но главным образом потому, что наслушалась рассказов, как служанки воруют серебряные ложки. Воровство и совращение хозяина — это были главные грехи, в которых подозревались служанки.Однако, как мне пришлось убедиться на собственном опыте, совратителем чаще был мужчина, а не девушка — так по крайней мере обстояло дело с Ван Рейвеном.Хотя Катарина не имела обыкновения советоваться с мужем по домашним делам, на этот раз она обратилась к нему за помощью. Сама я их разговора не слышала, но мне о нем рассказала Мартхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65