Если он говорил, что можно примириться с неудобствами — к примеру, необходимостью чистить и резать свежий, только что выкопанный на огороде хрен — ради натурального аромата и вкуса, мы даже не пытались спорить: он заражал нас энтузиазмом, увлекал за собой, утверждал, что лучше подавать еду на выщербленном и потрескавшемся двухсотлетнем белом, с голубым, фаянсе «Минтон», чем на новом фабричном веджвудском фарфоре, и мы не возражали.
Винни любил старину, все повое нервировало его, и потому наши дома переполнял антиквариат. Даже полотенца мы покупали у антикваров. Винни объяснял, что старые ткани лучше впитывают влагу, и был прав. Только благодаря Винни в наших ванных комнатах белое мыло лежало на простых белых фарфоровых подставочках, а ванны стояли на ножках, что позволяло мыть под ними пол. Винни считал, что функциональные вещи красивы — при условии, что им больше пятидесяти лет. Никто из нас не осмеливался объяснять покупку тех или иных предметов практичностью — пластмасса постепенно завоевывала наши дома. Одно время Сьюзен хранила средство для мытья посуды в глиняном кувшине. Теперь, когда мужчины стали брать на себя часть работы по дому, даже Винни соглашается пользоваться стиральной или посудомоечной машиной.
Нашу компанию можно сравнить с тормозной колодкой. Только благодаря нелепой непрактичности, любви к старине, подозрительности к новинкам мы вклинились между немыслимым (тем, что наша история будет погребена под обломками) и неизбежным (получением прибылей) и помешали вечно спешащим новаторам окончательно лишить нас прошлого. Пока мы ползали на коленях, полируя древнюю крошащуюся каменную плитку, осторожно ремонтируя изъеденные древоточцем оконные рамы, высмеивая соседей, не отличающих старый дуб от новой сосны, они, истинные революционеры, стремились начать все заново, залить бетоном тараканьи гнезда, похоронить туберкулез вместе с сыростью и невежеством, предать прошлое огню, как в древности заживо сжигали ведьм. И мы, и они были правы. Увы, мы, со своим снобизмом, мостили дорогу (мы, пуристы до мозга костей, не могли этого не заметить) тематическим паркам и воскрешению традиций, румяным молочницам и домашней выпечке, и это теперь досаждает нам; но если наши города по-прежнему заметно отличаются, если на земле сохранились зеленые луга, то лишь потому, что мы фыркали, задирали свои культурные носы и свысока смотрели на все новое и удобное. Эта борьба истощила паши силы. Мир вырвался из-под контроля. Нам осталось только пользоваться экологически чистыми средствами для мытья посуды, которые продают в бутылках из пластмассы, не подвергающейся биологическому разложению. Винни был нашим кумиром.
А Лесли — нашим естественным врагом. Существование врагов противоречило нашим принципам, мы проповедовали братство, делали все, что могли, чтобы обратить его в свою веру. Некоторые из нас даже спали с ним, чтобы усыпить его бдительность.
Мэрион, с ее инстинктивной восприимчивостью к живописи, была нашим другом. Нашим долгом и удовольствием было оказывать ей всяческую помощь. Наряду со стариной мы ценили и берегли интеллигентность и восприимчивость. Перед ними мы распахивали двери своих домов и свои сердца. Вряд ли от этого мы стали лучше. «Достойные бедняки» — те, кто признает принципы своих благодетелей, умывается и следит за своими манерами, — преуспевают из века в век. В нашей помощи нуждаются другие бедняки — не заслуживающие похвалы, не желающие уподобляться нам и презирающие нас: нам следует обращать внимание на «недостойность» духа. К примеру, на брата Мэрион, Питера, человека без единой мысли, способного воспринимать лишь видеофильмы категории «только для взрослых».
Вообразите себе Мэрион, элегантную даже в застиранном оранжевом сарафане из хлопка, длинноногую, большеглазую, надевающую резиновые перчатки, чтобы почистить огурцы.
— Мэрион, — останавливает ее Винни, — нельзя чистить огурцы в резиновых перчатках. Как тебе это пришло в голову? Огуречный сок полезен для кожи.
Мэрион вздыхает, снимая перчатки и рискуя испортить маникюр. Она всегда покладиста и вежлива — отчасти подруга, отчасти протеже и прислуга. Мы доверяли ей наших мужей не задумываясь: предательство не в ее характере, и, кроме того, ей не свойственна опрометчивость, а может, это одно и то же. Несмотря на приятную внешность, в ней чувствуется целомудрие, отталкивающее мужчин. Она не в состоянии завладеть их воображением. Я нервничала бы, надолго оставив Эда с Розали, а тем более со Сьюзен, по Мэрион могла целое утро провести с Эдом в Периге, делая покупки, и я не испытывала ни малейшей тревоги, не чувствовала себя брошенной, не терзалась мыслью, что в нашей компании появились новые секреты: я просто знала, что она вернется с отборными, свежайшими овощами и редкостными, восхитительными сырами.
В то памятное утро Винни готовил ленч из пяти блюд и мобилизовал в помощь всех нас. Эд брезгливо срезал пленки с мяса, Уоллес точил ножи — «вжик-вжик», я чистила помидоры, Мэрион резала огурец, Энтони вынимал из зеленой кожуры свежие грецкие орехи. Сьюзен освободили от работы на кухне, она сидела наверху и писала для «Нового общества» статью под названием «Благотворительность: опора существующей системы или верное решение?» Чем более шумным гедонистом становился Винни, тем тверже Сьюзен следовала принципам сдержанного и отчужденного эстетизма. Дверь была открыта, в нее вливались солнечный свет, запах базилика, созревающего винограда и раскаленных солнцем холмов. Мы были счастливы, только на лице Мэрион отражалось недовольство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76