И мысль о том, что, быть может, я не имею к ней никакого отношения, была, ну, освободительной, что ли.
Тем не менее я направил мое облегчение в русло того, что, надеялся, сойдет за «не дадим ублюдкам запугать нас» – и Шон тоже немного повеселел. Наверное, он ожидал услышать от меня различные «добрые» определения – и, оглядываясь в прошлое, не без причины.
Когда мы вернулись домой, атмосфера напоминала морозильную камеру. Дебби действительно была неплохой девчонкой, и в последующие годы я встретил немало людей, по сравнению с которыми она выглядела настоящей матерью Терезой, но тогда она казалась мне самой отъявленной карьеристкой из всех, что я когда-либо видел.
История происхождения Дебби быстро обросла загадками и предположениями, хотя, по словам Шона, ее родители были евреями из рабочего класса, с собственным небольшим скобяным делом в Лейчестере. Только от них в ней ничего не осталось. Может, следы их борьбы сквозили в обхаживании любого, кто мог помочь ее карьере, и безоговорочном неприятии всех остальных – включая большинство друзей и служащих Шона. Может, если бы она училась в Родене, или в Сент-Поле, или даже в Кэмден-Гёрлс, то ей не пришлось бы так себя вести. Но она не училась – и вела себя соответственно. Судите сами: она оказалась первым встреченным мной человеком, у которого был филофакс!
– О, Шон, – сказала она, когда мы ввалились с нашими картонными коробками, – а я думала, мы договорились!
– Договорились о чем, любимая?
– Ну, как же, не есть на этой неделе мяса! Ведь это мясом пахнет?
– Э-э-э, ну, да, верно, но, не знаю, сказала ли тебе Джеки, сегодня на магазин снова напали. Точнее, на Джеффа.
Эти слова, к моему вящему облегчению, вызвали не прилив симпатии ко мне, а поток неприязни к Шоновому образу жизни. Дебби не любила магазины записей, но магазины подержанных записей она просто ненавидела. Сама мысль о подержанных вещах вызывала у нее тошноту, и она вечно пилила Шона, призывая его перейти на торговлю более уважаемыми предметами: маленькими черно-хромовыми штучками, или дизайнерской одеждой, или чем-нибудь в этом роде.
Мы не стали задерживаться. Поели, и Шон вызвал нам с Джеки миникэб. В одиннадцать я был дома, и через пять минут уже спал, почувствовав кошмарное возвращение пережитого, не успела моя голова коснуться подушки.
Дурные сны, естественно. Дурные сны.
17. ДЖЕФФ ИГРАЕТ В ПУЛ
На следующий день была пятница. Шон сказал, что я могу не ходить на работу. В любом случае, это оказался мой выходной. И я направил все свои силы на то, чтобы делать как можно меньше. Встал около полудня, дошел до магазина на углу, купил пакет апельсинового сока и парочку самосас. Вернулся в кровать. Смотрел детские развлекательные программы и мыльные оперы. Повидал Мака, который сообщил, что суд назначен на понедельник, и выглядел искренне озабоченным. Оставил его наедине с этим. Спал. Очередные дурные сны.
В субботу я отправился в магазин. Не в Ковент-Гарден – Шон решил закрыть его на несколько недель, пока не решит, что делать – а в Кэмден, где бок о бок со мной работали сотни людей и не меньше полумиллиона проклятых туристов все время толклись в магазине. По крайней мере, по субботам.
Это был тот неуловимый момент, когда Кэмден-Таун уже пребывал на гребне изменений, но еще не превратился в полностью оперившуюся интернациональную молодежную зону. В рабочие дни он походил на любую городскую улицу: несколько дешевых супермаркетов, овощные и фруктовые лавочки, пекарни, книжные, «Жареный цыпленок из Кентукки» и кинотеатр, магазин бытовых приборов, ремонт телевизоров и тому подобное. По выходным же там бывали рынки: старый рынок возле танцзала «Дингуоллс», рядом с каналом; новый рынок по соседству с «Электрическим балом»; и пара блошиных рынков к северу, в сторону «Кормовой рубки». По субботам и воскресеньям местные отходили в тень, их сменяли студенты и субкультурные личности сомнительного происхождения.
Первую половину дня я провел в рок-отделе, и все было о'кей, даже несмотря на то, что первым моим клиентом оказался мужик с защитным шлемом, один из самых неприятных местных чудаков. Этот джентльмен средних лет всегда появлялся с незажженной самокруткой, прилипшей к углу рта, и в защитном шлеме на голове. Он прямиком направлялся к уцененным записям и при покупке руководствовался одним простым критерием: покупал только те, на обложках которых красовались скудно одетые женщины. Что было очень печально и вызывало желание поинтересоваться, обращал ли он когда-нибудь внимание на огромный ассортимент на верхних полках газетных киосков. Зато он являл собой исключение, подтверждающее классическое правило. Правило состоит в том, что, невзирая на широко распространенное среди администраторов звукозаписывающих компаний мнение, секс-обложки определенно отпугивают покупателей. Среднестатистическому покупателю, желающему полуголых девочек – каким бы тупым он ни был, – обычно хватает мозгов купить выпуск «Сан», а не запись. Что делает людей в защитных шлемах основной клиентурой звукозаписывающих компаний, а такие, как он, редко в своей жизни платят за альбом больше одного фунта.
Потом пришли двое скинхедов. Издалека они вызывали некоторые опасения, в жестких белых «олимпийках» и харрингтонских куртках с подкладкой из шотландки.
Здоровые парни. Но когда они подошли поближе, я расслабился. В глаза бросалась их опрятность – отличительный знак немецких скинхедов. Реально опасные британские индивиды редко производят впечатление, будто полдня провели, оттирая грязь за ушами. Немцы же, щепетильные до мелочей, когда дело касается правильного обмундирования, не выносят вони или отвратительных чернильных наколок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43