А точнее, скорее благодаря деятельному таланту Росса, нежели этериджевской деловой проницательности.
– А как насчет парней с бейсбольными битами на пустоши? – поинтересовался я. – Его друзья из Защитной лиги юных структуралистов?
– Вряд ли, – ответил Росс и посмотрел на меня.
– Тогда все в порядке, – отозвался я. – Слушай, мне действительно очень жаль.
Росс замахал руками, предлагая мне заткнуться. Как молоды мы тогда были! Россу, на которого я смотрел как на мировую знаменитость, едва исполнилось двадцать пять. А в двадцать пять нет времени на извинения, объяснения или тому подобные сантименты. Он даже слушать не стал о моих промямленных сожалениях, просто сказал:
– Слушай, не беспокойся насчет Этериджа. Он только пытается следить за моими интересами, а это тяжелая работа. Но всего лишь работа.
В общем, я ему поверил, и мы сменили тему, расположились в баре с окнами на рыбацкую пристань. Взяли пива и болтали о том о сем, о старых добрых временах. Мы, молодежь, чувствовали себя настоящими панк-ветеранами. Мне казалась, что это был определяющий период, который направил всю мою жизнь. То, что в итоге я оказался в магазине подержанных звукозаписей, не имело значения. Мир по-прежнему делился на тех, кто видел «The Clash» в 77-м и «The Mekons» в 79-м, и тех, кто не видел. Полагаю, быть экс-панком – это все равно, что быть масоном.
Потом мы говорили о записях. В конце концов, если, работая в магазине записей, вы в чем-то и разбираетесь, так это в записях. Поэтому я вещал о Чико Фримене, и сестричках Лиджаду, и обо всем прочем, что, как надеялся, могло произвести впечатление на Росса. А он рассказал мне о тех, с кем собирается работать над следующим альбомом, и был рад, что я о них слышал. А после появились Фрэнк и Чери, и мы снова отправились на дискотеку, и снова началась суета вокруг Росса. Потом, когда он пел, я вышел подышать свежим воздухом и увидел печальную Фрэнк, сидящую на чем-то вроде бухты каната.
– Где Чери? – спросила она.
– Смотрит на звезду.
– Ах, да, – сказала Фрэнк. – И как я сама не догадалась.
Я всегда отличался бестолковостью и никогда не мог распознать ревность. Но тут Фрэнк просияла и предложила:
– Слушай, давай потанцуем!
И мы так и сделали, только ее печаль развеяла мое прежнее настроение, и я понял, что пора домой.
В ту ночь Фрэнк с Россом отправились ночевать к себе, а мы с Чери вернулись на виллу, и я сказал, что уезжаю завтра утром.
– О'кей, – ответила Чери. – Не возражаешь, если я еще немного здесь поболтаюсь?
12. ДЖЕФФ ВСТУПАЕТ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ДИСКУССИЮ
Мак появился лишь неделю спустя после моего возвращения. Я сидел за прилавком и, потягивая третью или четвертую чашку чая, болтал с Джеки, которая заменила Невилла. Джеки представляла собой продукт Шоновой новой политики набора персонала Когда я устраивался на работу, мне пришлось ответить на тест из ста вопросов, чтобы доказать, что я знаю, кто выпускал синглы Литтл Ричарда и могу поименно перечислить всех бэк-вокалистов из «The Incredible String Band», а также состав оркестра, аккомпанировавшего Элвису Костелло в «My Aim is True». И тому подобное.
Одновременно со мной Шон нанял еще одного парня. Он получил высшую оценку, знал все, даже то, чего ни один нормальный человек знать не может. Только вот считать он не умел. За месяц лишил магазин пары сотен фунтов, раздавая сдачу.
И, полагаю, именно поэтому здесь оказалась Джеки. Шон усвоил урок. Пару лет Джеки проработала в «Нашей цене» и умела считать, писать и расставлять записи в нужном порядке. «Откровенно говоря, – поделился со мной Шон, – мне плевать, знает ли она, кто играл на саксофоне в «Blue Afternoon» Тима Бакли».
– Отлично, – сказал я, чувствуя легкую обиду и все же понимая, что он абсолютно прав. Особенно здесь, в Уэст-Энде. Знатоки у нас появлялись редко, мы больше специализировались на заманивании внутрь туристов и выпроваживании наружу алкашей. Коллекционные же штуки обычно продавали дилерам, а они о музыке не говорили. Они спорили только о цене.
Итак, мы болтали. О политике. Джеки состояла в Социалистической рабочей партии и была решительной активисткой. В субботу НФ собирается в Тоттенхэме, сообщила она мне, ты должен туда прийти.
– Зачем? – спросил я. – Чтобы дать им шанс пролезть в газеты? Да бросьте вы их.
Джеки тут же обозвала меня членоголовым мещанином, которому наплевать на все увеличивающееся число расистских нападений в нашем районе, и заявила, что, может быть, именно из-за меня погиб мой друг.
У меня возник большой соблазн согласиться с ней. В глубине души я по-прежнему считал, что Невилл умер по моей вине. Скорее по привычке я начал спорить, но мои слова о том, что рост расизма всего лишь указывает на безнадежную слабость крайне правых и что теперь все их надежды на успех на выборах пойдут к чертям собачьим, не произвели на Джеки ни малейшего впечатления.
– Чертова Тэтчер, – повторил я неоднократно слышанную мной фразу. – Тэтчер запудрила им мозги.
Именно в этот момент, только дискуссия начала разворачиваться в полную силу, вошел Мак.
– Неплохой загар, приятель! – кивнул он мне и бросил на прилавок сумку. Потом обратился к Джеки: – Все хорошо, детка?
– Все хорошо, Мак.
– Значит, вы знакомы?
Они уже встречались. Мак заходил раньше в поисках меня и дружески поболтал с Джеки, как и со всеми другими встреченными им женщинами – он болтал со всеми без разбору, и даже дамам с нетрадиционными наклонностями вроде Джеки, было тяжело не поддаться его обаянию. По крайней мере, так я подумал, глядя на адресованную Маку улыбку Джеки.
Сам Мак, однако, ничего не заметил, он опустошал свою сумку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43