это уже стало общим местом. Это давно известно. Даже рак возникает у тех, кто этого желает, и переломы тоже – это виктимология, наука о жертвах, о людях, которые стали или хотят быть жертвами. Я долго думал: почему люди болеют? Для одних болезнь – своего рода сигнал, знак, который они подают другим, показывая, что им плохо; для других – средство обратить на себя внимание, им не хватает любви и хочется, чтобы о них наконец позаботились; третьи стремятся таким образом избежать трудностей, особенно на работе, увиливают от принятия решений. Иногда бывает все вместе. Причин вообще чаще всего не одна, а несколько. С одной пакостью нормальный здоровый человек вполне способен справиться. Болезнь возникает, лишь когда их накапливается несколько, Когда ситуация становится для человека неуправляемой, он избирает путь наименьшего сопротивления и превращается в пациента. И его не в чем упрекнуть. Но врачу следовало бы не прописывать пациенту порошки и капли, успокаивающие главным образом близких больного да самого врача, а устранять эти пакости. Пока пациент, мечась в бреду, хоть краешком сознания догадывается, что, выздоровей он сейчас, его будут ожидать все те же проблемы, желания выздороветь у него не возникнет. Одно то, что за время болезни ситуация изменится и проблемы примут иной характер, уже способствует выздоровлению. В чем именно состоят эти проблемы, определить крайне сложно. Как правило, это какие-то вытесненные или очень глубоко скрытые вещи. Тут уж пациент сам должен вспомнить.
В это трудно поверить, но еще труднее осознать это. Чтобы найти причины, мешающие выздороветь, не дающие человеку захотеть выздороветь, он должен проанализировать все очень, очень тщательно. Не осознав до конца, что любая болезнь, в сущности, является мнимой, найти эти причины невозможно. Невозможно!
– Но ведь есть люди, действительно не желающие болеть…
– Я этого и не говорю…
– Выходит, и рак можно вылечить?…
– Скорее всего, нет…
– Почему?
– Потому что это очень трудно! – уже почти сердито повторил доктор Якоби. – Возьмите даже такую простую психическую реакцию, как смех. Вы можете объяснить, почему вам весело? Откуда смех берется?… Хорошо, вы знаете эту знаменитую работу Фрейда. Но уже чуть более сложные психические процессы… Например, дружба. Или любовь. Как возникает дружба? Почему А. стал вашим другом, а Б. не стал? Ведь это же не случайно? Этому наверняка должно быть какое-то достаточно четкое объяснение? А вы ищете его и не находите. Как же вы будете анализировать процессы, скорее всего, еще более сложные, заставившие вас заболеть, не дающие вам желать выздоровления? Их причины лежат либо очень глубоко, либо вообще неизвестно где – это могло быть что-то в вашем детстве или вообще в самой неожиданной сфере жизни, – тем более, что причина все равно не одна, их много, разве их все найдешь? Лучше просто знать, что болезней на самом деле никаких нет, болезнь – это состояние души. Ладно, теперь расскажите, что поделывает ваша очаровательная дочь.
– А Бруно? – спросил Кессель, когда они ехали с Западного вокзала в гостиницу.
Гюльденберг вздохнул.
– Из-за болезни Курцмана все пошло кувырком. Кроме того, нам приходится скрывать от персонала гостиницы, что он болен. Иначе они тут же вызовут врача. По-моему, это даже их обязанность – вызывать врача к больному, чтобы он не заразил других.
– Но, может быть, врача действительно лучше было вызвать? – спросил Кессель.
– Вы забываете о конспирации. Мы же все здесь со спецпаспортами. А врач будет спрашивать номер больничной страховки, выписывать бюллетень… Словом, хлопот не оберешься. Нет-нет, это исключено.
– А Бруно?
– Мы подождем его, когда вернемся в Зальцбург. Здесь он вряд ли найдет нас. А в Зальцбурге он хотя бы знает, в каком мы отеле.
– Значит, он опять пропал? Барон печально кивнул.
– А в Вене он не знает, в каком мы отеле?
– В Вене мы гостиницу не заказывали. По соображениям конспирации.
Гюльденберг сообщил, что Курцман начал чихать и кашлять вскоре после отъезда из Зальцбурга. Когда они проехали Вельс, у него зашумело в ушах и нос распух так, что он не смог вести машину и передал руль Луитпольду, что уже было плохим предзнаменованием. Он даже пересел назад. Они заехали в аптеку и купили Курцману лекарства, укутали его в плед и кое-как уложили на сиденье. Ему, Гюльденбергу, после этого всю дорогу пришлось сидеть буквально у Курцмана на ногах. Курцман все беспокоился: следите за Бруно, говорил он, по крайней мере до тех пор, пока он не отдаст рацию надворному советнику. Потому что только Бруно может показать ему, как с ней обращаться. Гюльденберг успокаивал Курцмана, и до Вены на самом деле все шло хорошо. Однако как только они доехали до первого светофора, перед которым Луитпольду пришлось остановиться, Бруно сказал: «Я на минутку», вылез и исчез за пеленой дождя. Курцман, страдая от сильного жара, все же успел отреагировать: «За ним, скорее!», – но тут загорелся зеленый, машины позади загудели, и Луитпольду ничего не оставалось, как ехать дальше.
Потом они, конечно, повернули обратно, еще раз проехали по той же улице, зашли в стоячий бар на углу и еще в один, где Бруно тоже помнили, но после этого его след потерялся.
– Одна надежда, – заключил Гюльденберг, – что в один прекрасный день Бруно объявится сам где-нибудь поблизости от отеля «Язо-мирготт». Нам остается только надеяться.
В номере начальника пахло лекарствами и горячим чаем. Курцман лежал в постели и сипло поминал Ратхарда: «Три часа под дождем! Кто это выдержит? Конечно, это не прошло мне даром».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153