– Когда пойдете – сообщите, – говорит Анджела и пулей вылетает из комнаты.
Свенсон слышит ее шаги на лестнице. Внезапно они смолкают. Она что, остановилась на полдороге? Может, хочет вернуться, извиниться? Нет, снова звучат шаги, они все тише и тише, вот и смолкли совсем.
Во вторник Анджела на занятия не является. Свенсон предполагал, что она не придет. Но когда он входит и видит, что ее нет, поражается тому, как сильно его это задело.
– Кто отсутствует? – спрашивает он нервно.
– Анджела, – отвечает Макиша.
Они знают, что он это знает, прочли по его лицу. Никто не забыл се­минар перед Днем благодарения и страстную речь Свенсона в защиту та­ланта Анджелы. Теперь они про себя злорадствуют по поводу ее отсутст­вия. Она получила похвалу, которой добивалась, услышала то, что хотела услышать. К чему тратить драгоценное время на общение с теми, кто настолько ее ниже?
Свенсон делает глубокий вдох.
– Кто-нибудь знает, где она?
– На ланче я видел ее в столовой, – говорит Карлос. – Она мне не сказала, что не придет.
Клэрис говорит:
– Я утром видела, как она выходила из общежития. – Она смотрит холодно и многозначительно, уж не намекает ли на тот случай, когда встретила в общежитии Свенсона.
– Что ж, очень жалко, – говорит Свенсон бодрым тоном. – Интересно было бы услышать мнение Анджелы о замечательном рассказе Клэрис.
Ему не следует употреблять слова типа «замечательный», не следует выказывать свое одобрение до того, как они выскажут свое непредвзя­тое мнение. Впрочем, пусть знают – Клэрис действительно написала вполне неплохой рассказ, неплохой для ее уровня. Свенсону нравится не только то, что делает Анджела.
Рассказ Клэрис – о девочке, поступившей в интернат, о белой девоч­ке, богатой, из Блумфилд-хиллз, которую поселили в комнате с черноко­жей, дочерью пластического хирурга из Брентвуда. Они неплохо пола­дили. Но когда белая девочка приезжает домой на каникулы, родители принимаются расспрашивать ее о соседке по комнате, они якобы либе­ралы, делают вид, что их просто интересует жизнь дочери, а на самом деле хотят выяснить, не зря ли они платят двадцать восемь кусков в год, – может, их доченька живет с какой-то юной хулиганкой из Уоттса. Замученная расспросами девочка выдает им то, чего, как ей кажется, они от нее ждут: рассказывает, что ее соседка и в самом деле была чле­ном одной банды и ушла оттуда, когда ее товарищи совершили ужасное преступление. Естественно, она все выдумала, но, поведав эту историю родителям, понимает, что теперь ей никогда не пригласить свою сосед­ку домой на каникулы. Родители ни за что не поверят, что она солгала, что никакой банды не было.
– Клэрис, прочти нам какой-нибудь отрывок.
Свенсону уже кажется, что он выдержит. Час пролетит незаметно, и он сможет наконец уйти из комнаты, где так часто бывала Анджела, из комнаты, в которой Анджелы нет.
Клэрис листает текст, находит рассказ в рассказе, то место, где де­вочка лжет своим родителям.
Я им рассказала, как однажды вечером моя соседка вдруг заплакала, как она заговорила вдруг про парня, который ей нравился, это был первый маль­чик, с которым она поцеловалась, и он был членом банды, они хотели, чтобы она тоже туда вступила, и она готова была пройти какой-то очень опасный и противный обряд посвящения, но случайно узнала, что они совершили нечто совсем мерзкое – она даже отказалась сказать мне что.
– Она и в самом деле тебе не рассказала? – спросила мама. – Или ты нам не хочешь говорить?
Я ответила, что действительно ничего не знаю. Я могла и придумать что-нибудь, как придумала все остальное. Но им мне не хотелось этого рассказы­вать.
– По-моему, хватит, – говорит Клэрис.
Как всегда, наступает пауза, которую прерывает Макиша:
– Ну давайте я! Слушайте, по-моему, очень круто. По-настоящему. Знаете, как я говорю? Белые всегда рады какую-нибудь гадость про нас узнать. – Макиша считает это похвалой. Жаль только, она упустила самое слабое в рассказе Клэрис – его очевидную политическую направленность.
– А что думают остальные? – спрашивает Свенсон.
– Лихо получилось, – говорит Карлос. – Мне понравилось.
– А мне понравилась концовка, – говорит Дэнни. – Когда она, после того как наплела своим родителям с три короба, едет назад, к своей соседке.
– Мне тоже! – соглашается Нэнси, которой нравится все, что нравится Дэнни.
Кортни поднимает руку, перебирает пальчиками. Ногти у нее выкра­шены в перламутрово-лиловый цвет и похожи на виноградины, прихва­ченные морозом.
– Кортни! – обращается к ней Свенсон. – Пожалуйста, высказывайся. Руку можно не поднимать.
– У меня одно малюсенькое замечание, – говорит Кортни. – Насчет банды. Может, нужно побольше подробностей, чтобы ясно было, это не какая-то абстрактная банда, а вполне конкретная?
Неужели Кортни не понимает, что повторяет слово в слово то, что говорили в классе про ее рассказ? Студенты часто так попугайнича­ют – воспроизводят совет, который дали им. Самое забавное, что Кортни, похоже, не чувствует того, что ложь, которой потчует девоч­ка своих родителей, застольные беседы белых об ужасах жизни негри­тянских кварталов – все это сознательная пародия на ее собственный рассказ. Но вот что странно: Свенсон и сам только что это заметил. Он смущен, но ему еще и смешно. Студенты бросают на него с Кортни встревоженные взгляды. Пусть смотрят. Пусть волнуются. Какая раз­ница, как пойдет занятие дальше? Может, пора дать этой шараде раз­гадку? Зачем делать вид, будто пристойный, но все равно посредствен­ный опус Клэрис, построенный на ошибочных установках, можно каким-то образом улучшить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105