Тебя надо бить фактами, иначе тебе ничего не втемяшишь.
Скотт передал фляжку Хемингуэю, и тот отпил глоток. И тут же сплюнул.
— Джин! — сказал Хемингуэй.
— А ты думал что?
— Кто же льет во фляжку джин? Ну, я понимаю, виски, или бренди, или хоть кальвадос. Только уж не джин.
— Твой мичиганский папочка неверно тебя воспитал, — сказал Скотт. — Но не хочешь — не надо.
И сам как следует приложился к фляжке.
Тут Бо схватила меня под руку и прижалась ко мне, как всегда, когда рвалась предотвратить их ссору. Может, это она хотела, что бы я ввязался в разговор? Но я не стал вмешиваться.
— Знаешь, что тебя ожидает, Скотт?
— Я-то знаю. А вот ты не знаешь…
— Ты кончишь, как все те ребята, которые не дотянули до тридцати, потому что боялись не выдержать испытания жизнью.
— О ком это ты?
Хемингуэй будто не расслышал.
— Ты и пить-то не умеешь, — огрызнулся он.
— Да чем, к черту, мое пьянство отличается от твоего?
— Ты пьешь, как баба.
Скотт как-то истерически хихикнул. Содрал шляпу, скатал мячиком, подбросил и поддал ногой так, что она покатилась в реку.
— В тебе, Эрнест, не меньше бабьего, чем во мне, — сказал он. — Не в каждом ли мужчине сидит женщина? А тебя выводит на чистую воду та одержимость, с какой ты доказываешь свою мужскую одержимость. И зачем же тебе что-то скрывать, раз всякий стоящий писатель все равно выдает свою вторую ипостась? Да иначе ты бы и писать про это не мог. Это у всех у нас как седьмое покрывало. Или, может, восьмое. Ну ладно, пусть я пью, как баба, зато ты ссоришься, как баба. То-то ты и не можешь полюбить женственную женщину. Ты вообще даже не знаешь, что такое женщина.
— Хватит, — сказал Хемингуэй. — Что-то ты понес чересчур сложную ахинею. Дурак я, что вообще это начал.
— Однако ты начал, — взвился Скотт, — так дай уж я докончу. Ты все ищешь алиби, старина. Старый боксер, старый рубака, стрелок, старый охотник и старый гермафродит…
— Ладно, ладно, — прервал Хемингуэй. — Доказал, дальше только испортишь.
Хемингуэй был, видно, сам не рад. Он повернулся к нам и спросил:
— Вы голодные?
Мы стояли поодаль, объединенные и отстраненные от них тем, что они творили друг с другом.
— Я умираю с голоду, — быстро сказала Бо. — И Кит.
— Тогда поедем отсюда. — И Хемингуэй пошел вперед, сквозь лес.
Тут Бо бросила меня и взяла под руку Скотта. Хемингуэй слегка ошеломил его. Скотт был огорошен, сбит с толку, растерян. Он смотрел, как его шляпа расправилась в воде и теперь отчаянно билась в водовороте между двумя камнями.
— Бедная моя шляпа! — сказал он. — Она заслуживает лучшей участи.
Он вырвался от Бо, подобрал пальто и вошел в воду по колено.
— А тебе, Кит, урок, — сказал он мне, выходя из воды со спасенной шляпой, — ничего не губи за то только, что кто-то хотел убить тебя. Это уж штучки старины Эрни.
— Ну, зачем вы так? — сказала Бо и взяла у него шляпу. Не хуже любой шляпницы она ловко расправила «федору», стряхнула с нее воду и передала шляпу Скотту. Но он ее отверг.
— До чего же вы иногда бываете глупый! — сказала Бо. — И поглядите на ваши брюки.
Скотт засмеялся и вздернул голову.
— Ничего, старушка, — сказал он, передразнивая ее английское произношение. — Я обещаю, что не буду на нем ничего срывать. И он зашагал к «фиату», громко хлюпая двуцветными ботинками. — Я никогда ни на кого не держу зла, — сказал он. — Почти никогда.
Хемингуэй уже сидел, как аршин проглотил, в «фиате» с включенным мотором. Мы сели, он проверил мотор, и мы выпрыгнули на верхушку грязной горки, как краб из норы. На сей раз глупая ссора зашла дальше, чем обычно. Все молчали. Мы протрусили по немощеной дороге до северной опушки Фужерского леса.
— Вот бы тут и устроить пикник, — сказала Бо, показывая на круглую полянку среди берез.
Лучи проходили сквозь листву, место было ровное, спокойное, осеннее, сухое, и Скотт закричал, что это отличная мысль.
— Я большой специалист по пикникам. Так мы и сделаем, Бо.
— Только есть у нас нечего, — сказала Бо.
— Предоставьте все мне, — заторопился Скотт. Он попросил Хемингуэя остановить машину.
— Всем нам в городе делать нечего, — сказал он, — так что вы застолбите это место, а мы с Эрнестом поедем купим хлеба и вина и всякого такого, чтоб покормить муравьев.
Хемингуэй не остановил, но потом Скотт Христом-богом упросил его повернуть и возвратиться на то место. Дальше командовал Скотт.
— Вылезайте, — сказал он нам с Бо. — Мы вернемся через полчаса. А вы пока расчистите местечко для оборонительной позиции. Только, ради всего святого, не на муравьиной куче и не в сетях у паука.
Хемингуэй ни слова не проронил. Он хмуро, покорно, молча клял нас всех. Бо очень не хотелось выходить. Я тянул ее за рукав. Она упиралась.
— Нельзя их так отпустить, — шептала она. Но я-то знал, что гораздо лучше оставить их одних. Я догадывался, что Скотт будет пытаться загладить ссору. Так что я схватил Бо за руку и осторожно потянул ее из машины.
— Нет, — опять зашептала она.
— Да! — настаивал я.
— Мы вернемся, — крикнул Скотт из тронувшегося «фиата». — Не волнуйтесь.
— Мы с вами! — крикнула Бо им вслед.
«Фиат» свернул с главной дороги и скрылся под горкой, а мы с Бо все стояли, глядя друг на дружку, и у меня на душе стало совсем спокойно, и я сказал, поддразнивая, что, наверное, мы их больше не увидим. Никогда…
— Ты, пожалуйста, не дразнись, — серьезно попросила Бо. Она еще держала в руке спасенную шляпу Скотта и теребила ее своими длинными пальцами. — Они вернутся. Я уверена, они вернутся.
— В таком настроении они что хочешь могут выкинуть, — сказал я.
В общем-то я даже очень радовался, что все так обернулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48