Атыя поставил всем им по медному стаканчику, но когда Скотт предложил ему выпить тоже, он молча отвернулся. 7 Скотт думал о Люси Пикеринг; мысли о ней все еще его преследовали. Прежде он забывал о ней после нескольких дней, проведенных в пустыне. А теперь эти мысли начинали его тревожить.И тревожило его не лицо с таким нежным овалом и продолговатыми, прозрачными глазами. Скотта волновал ее темперамент: ведь она никогда не давала себе воли. Как-то раз Пикеринг попросил Скотта подержать маленькую Эстер (Скотт унаследовал у Пикеринга и его порывистую, чудаковатую привязанность к ребенку), и он потянулся к девочке, как только она протянула к нему ручонки. Люси хотелось, чтобы отношения с детьми у нее были простые и ясные. Ей хотелось, чтобы и отношения со Скоттом у нее были такие же простые и ясные. Так свершалось столь типичное для англичан насилие над собственной душой. Ясность отношений с Пикерингом действительно была ей нужна, но со Скоттом такая ясность, пожалуй, была бы ей только во вред.— Еще далеко? — прервал его мысли голос Бентинка.Скотт вел Бентинка к плато, откуда они должны были увидеть «Харрикейн». Еще не светало, и они шли в темноте. Шли уже целый час, молча, с трудом передвигая ноги. За этот час Скотт успел принять решение, а Бентинк выйти из себя.— Еще один бархан — и мы его увидим, — сказал Скотт. — Если к тому времени чуть-чуть посветлеет.Бентинк заявил, что ему дьявольски холодно, что ему осточертела пустыня, осточертело плестись и прятаться, и снова куда-то идти без всякой цели и без всякого смысла.— Когда летишь в самолете, — говорил он, — всегда куда-нибудь прилетаешь, а потом возвращаешься обратно. А вы идете в никуда, никогда и ни до чего не доходите и видите кругом одну только пустоту. Даже если вы куда-то стремитесь, вы стремитесь в никуда.— Привычка, — сказал Скотт. Мысли его были заняты совсем другим. Он вдруг разоткровенничался. — Вы вернетесь прямо в Каир? — спросил он.— Да, когда доставлю в Багуш самолет. В Гелиополис — моя эскадра еще там. А что?— Вы, наверно, увидите Люси Пикеринг?— Ах, вот вы о чем, старина… Стало быть, дело уже на мази?— Передайте ей от меня несколько слов, — сказал Скотт, как всегда жестко и без запинки, хотя ему явно было нелегко.— А почему бы вам ей не написать? — услужливо предложил Бентинк.Теперь Скотт сконфузился, ему трудно было договорить до конца.— Дело не такое уж важное, — сказал он. — Передайте ей, что я вернусь в Каир недели через две-три. Вот и все.— Она вас ждет, старина?— Дело не такое уж срочное, — настойчиво повторил Скотт. — Если хотите, передайте ей, не хотите — не надо.— Не беспокойтесь, — рассмеялся Бентинк, — я ей непременно передам.Он запел, и Скотт понял, что розовые щеки, пухлые губы и детские замашки взяли свое. Куотермейн спросил его, почему он недолюбливает Бентинка, но он промолчал и только пожал плечами. Тогда Куотермейн рассмеялся:— Подсознательно, Скотти, вы уже почти примкнули к определенному лагерю. Но Бентинк — симпатяга. Он просто никак не может повзрослеть. У него на это не было времени.Бентинк стал что-то насвистывать, и Скотт сказал ему, чтобы он перестал.— Ладно, старина! — добродушно согласился тот. — Не буду! — Они подошли к песчаному холму.— Его тут нет, — сказал Скотт, думая о «Харрикейне». Первые лучи зари — бледное, словно подернутое рябью облаков свечение утреннего неба — открыли их глазам плоскую поверхность плато, рыжую, голую от песка, гальки и кустарника. Плато начиналось где-то за их спиной и постепенно снижалось впереди, переходя в ниспадающую долину, за которой, казалось, раскинулось море, хотя до моря отсюда было чуть не сто миль. Снизу в лицо им дул ветерок.— Где он должен был сесть? — спросил Бентинк.— Где-нибудь на этом плато, — сказал Скотт.Бентинк попросил у Скотта бинокль и осмотрел лежавшую перед ними долину.— Вот это мило! — сказал юноша. — Столько пройти, и зря. Где же он может быть еще?— Не знаю, и мы не станем терять времени, гадая об этом.— Проклятый французишка, — сказал Бентинк.— Проклятый Черч, — возразил ему Скотт. — С самого начала это была глупая затея. Слишком сложна, слишком рискованна… — Он замолчал.— Ну что ж, пойдем назад, — устало предложил Бентинк.— Есть еще одна возможность, — сказал Скотт, стараясь выбросить из головы все обидное, что он думал о Черче. — На этом плато дует всегда сильнее, чем где бы то ни было в пустыне. Вчерашний ветер мог показаться французу слишком порывистым.— И он вернулся назад?— Нет, сел на защищенном от ветра склоне, — сказал Скотт, немножко поразмыслив. — Давайте посмотрим там.До края плато, откуда видна была нижняя часть склона, пришлось пройти еще целую милю. Скотт нетерпеливо топал впереди, и хотя он мельком и оглянулся, заслышав отдаленный рокот моторов, — не в воздухе, а на земле, — все же, не останавливаясь, пошел дальше. В этот миг над ними на большой высоте пролетели в кильватерном строю самолеты. Внезапно Скотт со своим спутником оказались у края плато — оно круто пошло вниз, как накатанная детскими салазками снежная дорога.— Вот он, — сказал Бентинк, показывая на самолет, который был отсюда виден. — Но французик посадил машину на крыло. Поглядите, Скотти.Скотт, взяв у него бинокль, заметил, что самолет как-то странно завалился набок, слегка подняв в воздух колесо и сильно задрав крыло.— Что это, по-вашему, значит? — спросил он у Бентинка. — Авария?— Не знаю. Давайте подойдем и посмотрим.— Вечером, — сказал Скотт. — Надо соблюдать осторожность.— Но вокруг на пятьдесят миль нет ни души, — нетерпеливо возразил Бентинк.— Нам некуда спешить, — стоял на своем Скотт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58