Потом он натянул на мокрое тело штаны и рубашку, и мы молча пошли через помидорную плантацию Пузана Райена. Мы уже поднимались по тропке, ведущей к нашему дому, когда сквозь стрекот цикад и громкое кваканье лягушек на Биллабонге донесся сзади чей-то отчаянный вопль:— Том!Пегги бросилась к нему на грудь, но Том, слишком измученный всем, что произошло в этот вечер, только взял ее голову обеими руками и слегка отвел назад. Она взглянула ему в лицо и кулаком зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть: так страшно было то, что она увидела.— Локки убьет тебя, Пег, — устало сказал ей Том. — Лучше иди домой.— Нет, нет… — Пегги подняла руку и осторожно дотронулась до этого вспухшего, изуродованного лица.Она не спрашивала, как было, чем кончилось, — совсем не о том были ее мысли. Том тихонько отстранил ее и снова сказал:— Ради всего святого, Пег, иди домой. Я не хочу, чтобы ты так рисковала.Она кивнула, как послушный ребенок, но глаза ее смотрели все так же испуганно, и не только потому, что ее ужаснул вид Тома; нет, она думала, что же теперь будет с нею, с ними обоими — ведь она уже сегодня весь вечер просидела взаперти у себя в комнате и, чтобы прийти сюда, вылезла через окно, а теперь ей нужно вернуться тем же путем, незамеченной. В тот вечер мы так и не узнали, удалось ли ей это, но зато на следующий день весь город заговорил о том, что Локки Макгиббон подкараулил дочку у дома поздно вечером и отхватил ей волосы до самых корней. Оставалось только поблагодарить судьбу за то, что во время короткой встречи Тома с Пегги их не застиг наш отец: он бы тоже наверняка привел в исполнение свою угрозу и сорвал нас с насиженного места, не думая о последствиях для семьи, как не думал об этом Локки, мучая тех, кого, казалось, так нежно любил. 16 Вражда хуже обиды, потому что это та же обида, но пообмявшаяся, ушедшая вглубь и затаившаяся, собираясь с силами. Отношения между нашей семьей и семьей Макгиббонов, осложненные последними событиями, были теперь откровенно враждебны, и все-таки я смутно надеялся, то ли что Локки одумается и прекратит затеянную им тяжбу с Дорменом Уокером (за которым стоял мой отец), то ли что отец найдет способ остановить брожение опасной закваски. Но я был еще молод, болезненно чувствителен ко всему, что могло вызвать боль, и не понимал, что ни отцу, ни Локки не дано зачеркнуть прожитую жизнь. Нет такого тормоза, который мог бы затормозить чью-то волю, нет такого механизма, что помешал бы человеку бессмысленно губить ближних и самого себя.У нас дома держалась напряженная атмосфера тягостного, молчаливого ожидания. Но все-таки мама, пустив в ход могучую, грозную силу женского влияния, сумела отчасти утихомирить отца. Мама плакала тайком, когда увидела лицо Тома, не из-за синяков и кровоподтеков на этом лице, а из-за нелепого стечения обстоятельств, уже послужившего причиной стольких бед. Том был угрюм и задумчив, непривычно смирен, ходил каждый день в отцовскую контору и занимался там делами, как будто внутри у него все спокойно. Но мы знали, что у него душа не на месте, хотя бы потому, что Пегги Макгиббон нигде не показывалась — томилась в заточении, остриженная овечка.Прошло три недели, ничем не запомнившиеся мне, если не считать, что в мире происходили события, которые уже не могли не затрагивать нас всех. Австрия была накануне аншлюса, по улицам английских городов шли демонстрации с требованием дать оружие законному правительству Испании, а Чемберлен Чемберлен, Невилл — английский государственный деятель, в 1937—1940 гг. — премьер-министр Англии.

только что объявил, что Англии нет дела до гитлеровских угроз Чехословакии, маленькому государству на восточных задворках Европы.Все это я хорошо помню: я тогда старался не спускать с Тома глаз и знал, что он больше не ходит к старому Гансу Драйзеру. Но сам я встречал Драйзера каждую неделю на собраниях недавно основанного у нас Общества любителей искусства и науки. Я туда ходил за материалом для газеты, а старый Ганс был одним из самых рьяных членов общества, являлся на собрания с томиком Гете под мышкой и без долгих просьб читал целые страницы вслух. Ганс давал мне для Тома последние номера политических ежемесячников и еженедельников, где красным карандашом было жирно отчеркнуто самое важное. С них, вероятно, началось и мое политическое воспитание, хоть тогда я не отдавал себе в этом отчета. Том читал все; собственное горе не сделало его глухим к горю других людей. Немцы бомбили Барселону, и об этом говорили как о трагедии — в то время бомбежки беззащитных городов еще не стали привычным делом.Суд должен был разбирать жалобу Локки в конце февраля, и, хотя интерес к поединку двух враждующих сил уже успел поостыть, все же на галерею для публики немыслимо было попасть без знакомства.Помещение нашего окружного суда примыкало к одной из пивных Данлэп-стрит, и к середине дня застоявшиеся пивные запахи стали проникать в зал сквозь деревянные стены. Но мне кажется, этот смрад австралийской преисполни бодрил отца, настраивал его в нужном тоне.Само дело было довольно обыденным, остроту ему придала развязка.Судебная процедура в австралийском суде не отличается от судебной процедуры в английском, разве только тем, что она вся заимствована. Но понятия о джентльменском поведении во время процесса совпадают не вполне, в этом смысле судебная камера маленького австралийского городка не то, что судебная камера где-нибудь в английской провинции. Мой отец не стремился тут к чопорной сдержанности англичанина и охотно давал себе волю на австралийский лад; его реплики и замечания судье делались подчас в таком тоне оскорбительного превосходства, что я удивлялся долготерпению судьи Мастерса («Типичная для Австралии помесь судейского крючка с политическим интриганом», — говорил о нем отец), который слушал все это, слегка возвышаясь над нами на своей маленькой деревянной кафедре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54