— сказал я.— Выходит, так. Вот бы никогда не подумал, Кит! Этот Финн такой какой-то неприкаянный.— Бедняжечка Финн! — подтрунил я.— Да он, в общем, неплохой парень, — вступился Том. — Только иногда на него дурь нападает.У фуражного склада Дормена Уокера мы перешли на другую сторону улицы. Том больше ничего не говорил, только задумчиво насвистывал «Павану» Равеля, которую мы все так любили, — простую, грустную, почти робкую мелодию, плач по умершей маленькой испанке.Не знал он, что этой мелодии суждено было стать зловещим предзнаменованием: в тот же самый день разыгрался решающий акт трагедии, которая сокрушила наш маленький уютный мирок и всех нас сделала другими людьми, прежде всего — Тома. 13 Пегги очень не любила вспоминать тот день, но я упорно возвращал ее к этим воспоминаниям. Мне хотелось понять, как она надеялась справиться с бурей, которая неизбежно должна была разразиться, когда в обеих семьях узнают правду; ведь как это будет встречено, нетрудно было заранее предвидеть.— А я просто об этом не думала, — сказала она. — Я так была полна своей любовью, что мне все было нипочем.— Ты слишком много взяла на себя, — заметил я.— Ничуть. Том очень страдал оттого, что приходится хитрить и скрываться, вот я и решила с этим покончить. Он сам не мог, потому что боялся повредить мне. А я ничего не боялась.— Но ведь ты знала, что вам это даром не пройдет, — настаивал я.Пегги на мгновение задумалась, потом сказала:— Может, все бы и обошлось потом, если б не то, что случилось.Лично я так не думаю, а впрочем, что толку гадать задним числом. Единственный путь, о котором знаешь, куда он вел, — это тот, который был избран.Когда мы с Томом пришли после обеда на реку, там уже собралось с десяток наших ребят. Пловцы ныряли чуть ниже по течению, где глубина достигала десяти футов. Лет тридцать назад там затонула старая баржа (не та, на которой плавал старший Маккуил) да так и осталась лежать на дне. За эти годы из нее повытаскали все, что только можно было достать, но ребятам казалось, что, если пошарить в дальних отсеках, что-нибудь еще найдется достойное внимания. Вот они и ныряли, прыгая с высокого в этом месте берега. Это была опасная игра, но никто не оставался под водой дольше, чем следовало: слишком уж жутко было в лабиринте темных, узких переходов.Я уже давно перерос эти мальчишеские забавы, но у Тома еще сохранился к ним интерес. Как только мы пришли, он сразу принялся разрабатывать вместе с Доби план совместной экскурсии в трюм затонувшей баржи. Я немного поплавал, потом вылез и уселся на берегу. Обсыхая и согреваясь, я смотрел вокруг и видел нашу сухую, серую землю, плакучие ивы, полоскавшие в воде свои длинные волосы, низкие домики, выстроенные еще первыми поселенцами, старые эвкалипты на Биллабонге. Есть что-то особенное, неповторимое в облике австралийского эвкалипта; я смотрел на одно старое-старое дерево, склонившееся над излучиной реки, и старался найти слово, которым можно было бы описать его, но слово не находилось.Кто-то легонько толкнул меня в спину коленом; я вздрогнул от неожиданности.— О чем размечтался, Кит? — спросил чей-то голос.Я поднял голову. Надо мной стояла Пегги Макгиббон. Приятно было чувствовать прикосновение Пегги, приятно было сознавать себя близким ей той близостью, которую она искала во всех родных Тома. Может быть, ей и в самом деле удалось бы в конце концов победить семейную вражду.— Присаживайся, Пег, полюбуемся на этих дурней, — сказал я.Она села рядом со мной в своем ситцевом платьице, надетом на купальник. Через плечо у нее было перекинуто полотенце, на пальце она вертела резиновую шапочку. Мы увидели, как Том и Доби прыгнули с берега и, взрезая воду сложенными ладонями, ушли в глубину. Они долго не всплывали, но Пегги успела, подобно нашей матери, проникнуться убеждением, что с Томом не может случиться ничего дурного, — и точно: минуту спустя он показался на поверхности. Была в Томе какая-то надежность, спокойная уверенность в своих силах, внушавшая женщинам чувство, что рядом с ним им ничего не грозит.— Ты когда пришла? — крикнул Том, завидев Пегги.— Давным-давно, — ответила она. У нее уже появился тот ласково-снисходительный тон, которым говорят с мужьями любящие жены. — Можешь не торопиться.Но Том и Доби вылезли из воды и сели около нас, упершись сзади ладонями в землю и подставив солнцу мокрое тело. Доби, долговязый, немного нескладный, еще не снял гипсовой повязки, только гипс загрязнился, растрескался, и весь был исчерчен какими-то надписями. Пегги его за это упрекнула.— Как тебе не стыдно? — сказала она.Доби покраснел. Он знал наизусть «Смерть Артура» и мог без запинки перечислить все известные химические элементы, но тут он не нашелся что ответить. Он был от природы молчалив и замкнут и чем-то вдруг напомнил мне тот эвкалипт, что рос у излучины реки. Австралийское дерево, австралийский парень.Мы ни о чем не разговаривали, просто сидели и впитывали в себя звенящий воздух, отдаваясь мгновению и не размышляя о том, что за ним наступит другое. Приятно было так сидеть. Но вдруг я заметил, что по тропинке, спускающейся от железнодорожного полотна, идет Грэйс Гулд. Пришлось прервать огненное кольцо тишины, которым мы себя окружили, и пойти Грэйс навстречу. Мы сошлись около помидорных грядок бакалейщика Райена, по прозвищу Пузан, который развел на склоне целый огород.Накануне я сделал одну непростительную глупость. Я вообще не склонен к бесконтрольным поступкам, но тут сам не знаю, что меня дернуло дать Грэйс стихи, которые я недавно написал. Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь прочитал их, пока я жив, а в двадцать лет часто кажется, что смерть ходит рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54