Локки что-то кричал, но среди общего шума и крика его не было слышно.— Омерзительное зрелище! — сердито сказала Эстелла Смит. — Хорошо еще, что он не сломал и другую руку.— А может, и сломал, — оборвал ее Том.Признаться, мне самому теперь уже претила эта затея, и я не видел в ней ничего, кроме публичного бравирования физической опасностью, спекулятивной игры на нездоровом любопытстве толпы. Но для Тома тут был прежде всего подвиг мужества, и он искренне восхищался, даже гордился своим приятелем. Всю дорогу домой мы с ним яростно спорили.— Если разум не властен заставить тело преодолеть нежелание или страх, — говорил Том, — на что тогда человеку разум?— А самоконтроль «где? — спрашивал я. — Ведь разум может потребовать чего-то глупого и ненужного.— Нужно знать себя, вот тебе и самоконтроль, — убежденно возражал Том. — А Доби себя знает.И Том продолжал восторгаться Доби, его незаурядной внутренней силой, дисциплиной его сознания, так что я в конце концов даже испугался: не вздумал бы он и сам повторить этот подвиг. Но тревоги мои были напрасны: жизнь готовила Тому такие испытания, что ему не понадобилось прыгать с городского моста, чтобы проявить и мужество, и внутреннюю силу.За обедом мы рассказали домашним о новом воскресном аттракционе Локки. Отец, глубоко возмущенный, сказал:— Этот человек так открыто плюет на законы, будто они для него и в самом деле не существуют! Он всех нас делает посмешищем. — И добавил, обращаясь в пространство: — Неужели в этой стране нет больше никаких общественных устоев?— Никаких! — ответил Том. — Только ты почему-то не хочешь признавать это…Но спору не суждено было разгореться: внезапный порыв ураганного ветра сотряс наш деревянный дом, едва не сорвав его с хлипкого фундамента. Палящий, душный зной уже с утра предвещал пыльную бурю. Когда мы с Томом возвращались домой, на северо-востоке, над Дарлинг-Даунз, собирались густые, темные тучи, и вот теперь пыльный вал обрушился на город. Мы все повскакивали с мест, забегали, засуетились, торопясь закрыть окна, запереть двери, а снаружи крутился уже сухой, черный, слепящий вихрь сорванного земного покрова, накрывая тьмой дом, улицу и нас всех.Я знал: буря будет свирепствовать несколько дней, а потом начнутся дожди; я это знал, и никогда мое желание вырваться, уехать отсюда не было так сильно, как в эти дни, когда все кругом — река, равнина, буш, священные дали пшеничных полей и живые люди, — все утонуло в непроницаемом пыльном тумане. Тюрьма, отупляющая, глушащая все человеческое, — вот чем, в сущности, был для нас Сент-Хэлен, был всегда, просто в такие дни это ощущалось с особенной остротой, и я дал себе слово, что не останусь здесь больше года, даже если придется уйти пешком с котомкой за плечами. 11 Неделю спустя фасад авантюристического благополучия Локки Макгиббона дал первую трещину — Локки продал свою машину, свой серебристый «мармон». Эта машина всегда была предметом нашего общего восхищения — дорогая, эффектная, самая быстроходная из всех машин в городе, она удивительно подходила к характеру владельца. Жилось Локки по-всякому. Бывали периоды, когда семья едва сводила концы с концами, но ни разу еще дело не доходило до продажи машины. Серебристый «мармон» появился у Локки четыре года назад, откуда и как, никому не было известно. Скорей всего, машина была приобретена легальным путем, иначе он бы не мог на ней ездить, но все же у каждого сент-хэленца имелась своя версия на этот счет. По одной из них, особенно популярной, кто-то из дружков Локки украл машину в Квинсленде и за бесценок уступил ее Локки.Трудно было даже представить себе Локки без «мармона» или «мармон» без Локки. Купил машину владелец велосипедной мастерской в Сент-Хэлен.На следующий вечер Дормен Уокер явился к нам с письмом, которое он получил от конкурента отца, тоже адвоката-юрисконсульта, по фамилии Страпп. В письме этот Страпп суконным, канцелярским языком уведомлял Дормена Уокера, что Локки Макгиббон возбуждает против него дело по обвинению в уклонении от выполнения обязательств, вытекающих из страхового контракта. Страпп уже несколько раз обращался к Дормену Уокеру с официальными требованиями уплатить Локки страховую премию, но по совету отца Дормен Уокер оставлял эти требования без ответа. Отец даже расхохотался, когда Дормен Уокер показал ему письмо.— Страпп просто с ума сошел! — сказал он.— Но… — начал было Дормен Уокер.— Типичный австралийский блеф, — продолжал отец.— Но он же понимает, наверно, что ему не на что рассчитывать, — с беспокойством сказал Дормен Уокер, который сам вовсе не был в этом уверен и жаждал получить подтверждение.— Попадут из огня да в судейское полымя, — пошутил отец.— Вы в этом уверены?— Кодекс законов, Уокер, недоступен коррупции, даже если за дело возьмется Локки Макгиббон. А впрочем, в этой стране все возможно. — Отец возвел глаза к небу, как бы призывая высшего судию обратить внимание на такую возможность.— Зачем же он тогда это затеял? — жалким голосом спросил Дормен Уокер.— Спрашивайте Макгиббона, — сказал отец. — Меня спрашивать нечего.— Но ведь вы сами говорили мне, чтобы я не отвечал на письма Страппа.— А вы что, хотите заплатить Макгиббону? — рассердился отец. — Тогда платите, и все.— Вовсе я этого не хочу. Но что же мне теперь, по-вашему, делать?— Прежде всего посоветуйтесь со своим начальством, — сказал отец. — А затем, если вы пожелаете, чтобы я вас защищал на суде, я запрошу Страппа, когда предполагается назначить дело к слушанию.Дормен Уокер заерзал на стуле:— Отправлю я все документы в Бендиго. Пусть компания сама разбирается с этим Макгиббоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54