Когда он выходил, водитель слегка коснулся его плеча и спросил:
— Инглизи?
— Да, — ответил Квейль.
— К несчастью, мы побиты.
— К несчастью, да.
— Потом опять? — продолжал шофер.
— Что?
— Потом опять придем, — пояснил он, и Квейль понял его.
— Да, — сказал он. — Спокойной ночи.
— Прощайте, инглизи, — сказал водитель, закрывая дверь.
У «Максима» опять стоял шум, а грохот бомбежки доносился из Пирея более отчетливо и громко, чем раньше. Бомбежка только что возобновилась. Сирена загудела в тот самый момент, когда Квейль переходил площадь, направляясь к ресторану. Там стоял дым коромыслом. Зал освещали только огни эстрадной рампы. Высокий малый с крылышками на груди играл что-то бравурное на рояле. Он спустил клок волос на один глаз и гримасничал, но уверенно делал свое дело: пальцы его сами находили нужные клавиши, и находили их безошибочно, потому что он был слишком пьян, чтобы следить за собой и испытывать какие-либо сомнения. Звуки рояля наполняли все помещение, но никто не обращал на них внимания, и все кричали, а несколько человек среди общего гама устроили на эстраде свалку, затеяв шуточную игру в регби; двое наблюдателей лежали по краям эстрады, а девицы из кабаре толпились у рампы и приветствовали состязающихся громкими криками.
— Квейль! — воскликнул один из забавлявшихся, когда он вошел. — Иди сюда. Присоединяйся.
— Нет, спасибо, — ответил Квейль и пошел искать Лоусона.
У стойки сидел Хикки.
— Нашел? — спросил Хикки.
— Да, — ответил Квейль.
Хикки слегка размяк под расслабляющим действием алкоголя.
— Как ты ее вывезешь?
— Она не хочет ехать.
— Знаешь, Джон, всякий раз, как я на нее гляжу, она кажется мне совсем не похожей на других; у нее какое-то особенное лицо.
— Да, — подтвердил Квейль.
Хикки спросил, что он будет пить, но Квейль ответил, что ищет Лоусона; Хикки сказал, что Лоусон ушел по какому-то делу и придет позже. Тогда Квейль сказал, что выпьет пива, но Хикки заказал для него виски и с неумолимой настойчивостью заставил выпить.
— Погляди на этих сумасшедших, — сказал Хикки устало.
— Немного пересаливают.
— Ни черта! — возразил Хикки. — Ты слишком строг, Джон. Ребята хорошие. Ведь они очень долго сидят без дела. Нет самолетов. Ни одного самолета на всю их братию.
— Просто вы распустились, — возразил Квейль.
— Распустились… Действительно! Нет, это ты отстал за время отсутствия.
— Возможно, — согласился Квейль.
Он решил не спорить, видя, что Хикки утомлен и все такое…
— Да, отстал. Если б ты участвовал в переделке, в которой мы потеряли Констэнса… На другой день после нашего последнего вылета мы перебрались прямо сюда. И вот через несколько дней налетают немцы, а нас только четверо. Знаешь, мы нарвались на целую сотню «Мессершмиттов». Если б ты только видел! Мы решили рискнуть: не отступать же перед этими ублюдками. И мы сбили четырех на своих «Гладиаторах». С полдюжины их нависло бедняге Констэнсу на хвост. Он стал увертываться, но они окружили его. Нас всех окружили, и всякий раз, как я пытался оказать ему помощь, они меня сковывали… Словно игра в кошки-мышки. И Констэнс перекувырнулся и рассыпался.
— А что было с Синглтоном и Мони?
Эти двое оставались в Афинах с Кроутером.
— Погибли в одном и том же бою. Мы сопровождали бомбардировщики на «Харрикейнах». Все перемешалось. Я даже не знаю, что с ними произошло. Не видел их. Один из наших летчиков писал в рапорте, что видел, как они оба рухнули, охваченные пламенем. Это было в тот день, когда мы потеряли все «Бленхеймы». Просто вылетели и не вернулись. Ты помнишь Дэвиса из двести одиннадцатой?
— Конечно.
— Он был командиром эскадрильи. Один из этих мерзавцев сбил его. Они носились вокруг, как мухи.
Шум в зале затих. Устав от возни, летчики сошли с эстрады и уселись в тесноте за погруженные в полумрак столики, и Квейль обратил внимание, что больше не видно кителей и что девицы держат себя с летчиками очень вольно, понимая их настроение. Хикки тоже окинул взглядом зал, потом повернулся к Квейлю, поднял стакан и сказал:
— За проституток!.. Погляди на них. Знаешь, Джон, они лучше других женщин понимают, что надо мужчине. Безусловно лучше, и не скупятся на сочувствие. И действительно сочувствуют. Погляди.
Хикки заказал для Квейля еще виски, и Квейль стал пить, потому что его давила та же тяжесть, что и Хикки. Он не предполагал, что Хикки так сильно переживает все это, и знал, что Хикки будет потом неприятно, что он обнаружил свои чувства хотя бы только перед ним, Квейлем. Теперь звуки рояля были слышны очень отчетливо, в царившем вокруг полумраке были не только слышны, но и зримы. Пианист слишком увлекся игрой, чтобы гримасничать, и Квейль глядел на его крепко сколоченную фигуру и спокойные движения и слушал громкий говор окружающих, которые требовали еще вина.
Был момент, когда небольшого роста человек вышел и прокричал, что ресторан закрывается, оркестр ушел, и полиция требует закрытия, и свет сейчас потушат. Кто-то встал и крикнул ему в ответ, что если он погасит свет, они разнесут все в щепки, и это не было вандализмом, потому что они знали, что сейчас они вправе сделать это, и небольшого роста человек ушел, а пианист, который не переставал играть среди пустых стульев и низеньких пюпитров оркестра, заиграл еще веселей, и никто не знал, что он играет, но игра его служила фоном для всего стоящего в зале шума.
В это время вошел Лоусон. Квейль должен был ответить Хикки на угощение, и все трое уселись у стойки.
— Что это было за происшествие? Вам всегда приходится бежать туда, где что-нибудь случается? И как вы об этом узнаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119