Квейль видел фигуру летчика в кабине, но не мог разобрать, кто это. Одно он знал наверняка, что летчик погиб. Он бросил взгляд вверх и увидел «42», который сбил «Гладиатора». «42» уходил. Квейль хотел броситься за ним, но его опередил Тэп, — он был ближе. Однако «42» сделал иммельман и совсем было уже зашел в хвост Тэпу, как вдруг Тэп сделал самую крутую, самую страшную петлю, какую видел когда-либо Квейль, очутился выше «42», подошел к нему с борта и начал сажать в него одну пулеметную очередь за другой. «42» загорелся и начал падать. Тэп опять сделал петлю, вышел из нее сзади Квейля и поднял вверх руку, сигнал, означавший, что он израсходовал боеприпасы.
Они повернули домой. Их двое — вот все, что Квейль знал пока. Он чувствовал страшную усталость и не стал следить за остальными «42», которые уходили на север. Его не интересовало, сорвали они бомбардировку или нет. Его не интересовало ничто, он чувствовал только усталость. От сильного напряжения у Квейля так разболелся живот, что ему хотелось облегчить желудок тут же, в кабине. Но все же он взял курс на Ларису и стал набирать высоту, потому что во время боя они с пятнадцати тысяч футов спустились до трех тысяч. В пылу драки он забыл о горах, а теперь они вставали перед ним, и очень грозно.
Квейль включил микрофон и крикнул:
— Тэп, ко мне.
— Есть, — ответил Тэп. — Вот так переплет, скажу тебе. Кого из наших сбили?
— Не знаю.
— Как будто Хикки? — сказал Тэп.
— Нет, Хикки так не сбить.
— А Горелля ты не видел? Не видел, сбили еще кого-нибудь?
— Я видел только, как кто-то терял высоту, — сказал Квейль.
— Черт возьми, ну и каша. А на Горелля стоило посмотреть. Он был как бешеный.
Разговор прервался, и они стали подгребать к Ларисе. Очутившись над городом, они кое-как пошли на посадку. Тэп приземлился после образцовой медленной бочки на элеронах, и Квейль пошел за ним, сделав двойную бочку, хотя чувствовал себя совершенно разбитым и больным. Но он знал, что и Тэп чувствует себя не лучше. Квейль приземлился в стороне, встал и увидел большой транспортный самолет «Бомбей». Два человека бежали через аэродром, и Квейль узнал их: Джок и Рэтгер — сборщик и регулировщик. Пока эскадрилья дралась, они прибыли сюда на «Бомбее».
— Кто вернулся? — спросил Квейль.
— Мистер Херси, мистер Финли, мистер Ричардсон и мистер Стюарт…
— И это все? Господи боже!..
Херси, Тэп, Ричардсон, Стюарт и он сам…
— Да, сэр. Мистер Финли чудом добрался назад. Его самолет прямо разваливается.
Квейль отцепил парашют. Пока он расстегивал лямки, Джок обошел его самолет со всех сторон.
— Ни одной пробоины. Но поглядите на растяжки, — сказал Джок.
Растяжки так ослабли, что болтались на легком ветру. Квейль глянул на них и пошел.
Только четверо, и даже Хикки не вернулся. Должно быть, Тэп прав, — это Хикки загорелся в воздухе, думал Квейль, шагая к бетонному бараку. Нет, не может быть. Хикки, Горелль, Констэнс, Соут, Брюер, Финн, — никто из них не вернулся. Брюер и Финн… сразу в такую переделку! Брюер… возможно, что то был Брюер… А Соут… тихий Соут… Из двенадцати вернулось пятеро… Но ведь «КР—42» было не меньше сотни? Во время боя подошли еще несколько отрядов. Интересно все-таки, как там бомбардировщики… Квейль не проследил за ними до конца. Куда! Такая каша.
— Мог ты представить себе что-нибудь подобное? — этими словами встретил его Тэп, когда он вошел в оперативный отдел.
— Ты не знаешь, что с остальными? — спросил Квейль.
— Нет. И никто не знает.
В это время послышался шум мотора, и они выбежали наружу. Все стояли, задрав головы. Самолетов было несколько. Квейль насчитал три. Они шли очень низко и сразу приземлились, как будто хотели поскорее соприкоснуться с землей. Андерсон, врач эскадрильи, приехавший на «паккарде», сел в автомобиль и поспешил ко всем трем самолетам, потому что они не отрулили, как полагается, в разные стороны, а остановились рядом. Из одного вылез Хикки, из другого — Констэнс. Хикки и Констэнс направились к третьему самолету, и летчики все бросились туда вместе с Андерсоном. Подбежав, они увидели, что Хикки и Констэнс вытаскивают из кабины Горелля. Он был смертельно бледен и не мог стоять на ногах. Андерсон положил его на землю, глаза его были закрыты, его тошнило… Все лицо было в крови, кровь была и на куртке. Когда врач снял с него ирвиновскую куртку, Квейль увидел пулевую рану на шее. Андерсон достал из походного чемоданчика марлю и эфир и начал вытирать кровь. Квейль видел, как Тэп побледнел и отошел в сторону. Двое солдат из команды обслуживания принесли простые греческие носилки. Хикки и Квейль понесли раненого к автомобилю; врач продолжал осторожно вытирать кровь, стараясь не причинять боли. Раненый пошевельнулся, но не открыл глаз, веки его были плотно сжаты.
— Беда, — сказал Андерсон. — Он потерял много крови. Везти его на этой машине не годится.
— Можно подождать, пока мы попробуем раздобыть карету скорой помощи? — спросил Хикки.
— Нет. Кладите его сюда, во всю длину. Голову выше.
Они положили Горелля на заднее сиденье, Хикки занял место шофера, а врач уселся на полу, не выпуская из рук своего чемоданчика.
— Я скоро вернусь. Ждите меня здесь, — сказал Хикки остальным.
— Мы поедем в город с командой, — предложил Тэп.
Хикки бросил: «Ладно», — запустил «паккард» и медленно тронулся с места.
Оставшиеся пошли к самолету Горелля посмотреть, что с ним случилось. Хвостовое оперение было почти начисто срезано пулеметным огнем и еле держалось. Пуля, пронзившая шею Горелля, пробила заднюю стенку кабины и вдребезги разбила указатель поворота и крена. Пол и сиденье в кабине были залиты кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119