Крысы принялись грызть еще громче, и Мама запела молитвенную песню. Кредиторы не двигались. Лендлор продолжал жевать.
Когда Мама закончила петь, тишина стала еще глубже. Молча мы оставались в полумраке, пока не раздался стук в дверь.
— Кто это?
— Фотограф.
— Что вы хотите?
— Фотографии готовы.
— Ну и что?
— Вы не хотите взглянуть на них?
Лендлорд поднялся и открыл дверь. Он стоял в дверном проеме и смотрел на снимки с помощью факела фотографа. Потом он прошел в комнату. Фотограф плелся за ним с камерой на плече.
— Они хорошие, — сказал лендлорд, передавая фотографии и факел по кругу.
Кредиторы ожили и заговорили о снимках с праздника, как напился тот-то и тот-то, а глаза вон того прищурены, как у воришки. Затем лендлорд сказал, когда фотографии дошли до него:
— А почему это у Мадам Кото такое лицо?
Лицо Мадам Кото было смазано. Она выглядела, как высушенный монстр, что-то среднее между получеловеком-полуживотным и деревянной статуэткой.
— Она ведьма, — сказал один из кредиторов.
— Нет, не ведьма, — ответил я.
— Замолчи, — сказала Мама.
Когда я поближе рассмотрел снимки, мы все показались мне странными. Снимки были крупнозернистые, везде виднелись точки, что-то было размыто. Папа выглядел, как будто на одном глазу у него было бельмо, у Мамы расплылись оба глаза, дети были похожи на белок, а я напоминал кролика. Все это выглядело как праздник каких-то беженцев. Мы были скованы, на лицах читался голод, улыбки были фальшивые. Казалось, что комната была наскоро собрана из какого-то хлама, и все вместе мы казались людьми, которым неведомо счастье. Лица тех, кто улыбался, получились искаженными гримасой, как у людей, которым встали ногой на горло, а потом заставили улыбаться.
Фотограф был очень доволен результатами и надписывал цену на каждой копии. Один из кредиторов сказал, что купит один снимок, когда ему заплатит Папа. Лендлорд сказал:
— Я смотрюсь как бугор.
— Как вор.
Мама шлепнула меня по голове.
— Ваш сын похож на козла, — сказал лендлорд.
Кредиторы засмеялись. Мама сказала:
— Нам пора спать. Все вы должны выйти из комнаты.
— И так-то вы разговариваете с вашим лендлордом?
— Хорошо, все оставайтесь, — сказала Мама. — Азаро, приготовь свою постель.
Я встал в темноте, подвинул большой стол, и расстелил мат. Потом лег. Ноги кредиторов находились теперь возле моей головы. Лендлорд продолжал жевать. После короткой тишины один из кредиторов сказал:
— Ладно, если я не могу взять свои деньги сейчас, я прихвачу что-нибудь другое.
Он встал с кровати, поднял наш стол и пошел к двери.
— Доброй ночи, лендлорд, — сказал он и вышел.
Мама не двигалась. Другой кредитор, попросив лендлорда зажечь для него спичку, взял папины ботинки. Третий сказал:
— Я ничего не буду брать, а буду к вам приходить.
Фотограф сказал:
— Я приду завтра.
Лендлорд произнес:
— Скажите вашему мужу, что я хочу его видеть.
И затем все они ушли. Мама встала с кровати и подогрела еду для Папы. Закончив, она подсчитала деньги, которые заработала в этот день. Она отложила половину на покупку своих товаров, а половину — на уплату ренты. Свеча догорала и, вспыхнув в самом конце, осветила костистое лицо Мамы, тяжесть в ее глазах, вены на ее шее.
— Я видела сегодня безумного мальчика. Его привязали к стулу, и его мать плакала.
— Что же случилось с ним?
— Откуда я знаю.
Мы молчали.
— Как поживает Мадам Кото?
— Она в порядке.
— Она не спрашивала обо мне?
— Нет.
— Чем она занимается все время?
— Она сидит в своей комнате. Сегодня у нее было много странных посетителей. Она прибила к стене джу-джу. В бар пришел сумасшедший, съел ящерицу и везде пописал.
— Не кажется ли тебе, что пора перестать туда ходить?
— Нет, я не хочу.
— Почему нет?
— Не хочу.
— А что со школой?
— Мне не нравится школа.
— Ты должен любить школу. Если бы твой отец ходил в школу, мы бы так не страдали. Учись всему, чему можешь научиться. Наступает новая эра. Грядет Независимость. Только те, кто ходит в школу, будут есть хорошую еду. Иначе ты закончишь, как твой отец: с мешком на плечах.
Мы опять замолчали.
— Ты должен быть осторожен с Мадам Кото.
— Почему?
— Люди говорят о ней разное. Мы не знаем, откуда она. И это ее джу-джу, кто его сделал?
— Я не знаю.
— Не трогай его.
— А я не трогал. Но что о ней говорят?
— Ты еще маленький мальчик. Ты все равно не поймешь.
— Скажи мне.
— Иди спать.
— Она убила кого-то?
— Иди спать.
Мы снова замолчали, и Мама отложила в сторону свою корзину с товарами и деньги. Она заработала немного, и печаль на ее лице говорила: а стоит ли день за днем ходить с лотком по улицам, расхваливая свои товары до хрипоты в голосе, чтобы в конце концов получить так мало денег? Она вздохнула, и я знал, — несмотря ни на что, она будет торговать. Ее вздох был полон отчаяния, но на дне легких, в самой глубине источника дыхания также таилась надежда, поджидающая, как сон на исходе самого знойного дня.
* * *
Когда я входил в коридоры сна, я услышал громкое пение, несущееся от самых входных дверей барака. Голос был грубый и пьяный. Кто-то другой прокричал:
— Черный Тигр!
Папа распахнул дверь и вошел в комнату, похожий на плакат для устрашения. Мама вскочила и торопливо зажгла спрятанную свечу. На ее посветлевшее лицо лег отпечаток беспокойства. Папа стоял в дверях как пьяный великан. Его плечи были сгорблены. В одной руке он держал бутылку огогоро. Обе его штанины до колен были в грязи. На нем был только один ботинок. В комнате запахло пьянством и грязью. Он похрустывал шеей. Кривя рот, щурясь так, как будто реальность ослепляла его, он сказал очень громко:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173