Он был угрюм и внешне походил на седоволосого американского комика Гроучо Маркса, только значительно более непокладистый. Но спустя два месяца он уже улыбался нам и здоровался.
Госпожа Иида как раз испекла чудесный пирог, который мы вдвоем и преподнесли ему, и это возымело свое действие. Нам было разрешено в сопровождении охранника спускаться за покупками в долину, каждый день совершать прогулки и мыться в бочке из-под керосина. Она была переделана под глубокую японскую ванну, где вода доходила до плеч.
По ночам, когда все уже спали, госпожа Иида и я купались в этой бочке. Мы ощущали себя прислугой на курорте, которая всегда мылась последней.
Госпожа Иида читала стихи: «Прежде мир вызывал у меня отвращение, но вот ныне я тоскую о нем». Она считала, что мы также через десять лет будем наверняка тосковать о наших купаниях в керосиновой бочке. Это очень забавляло нас.
Когда наступила весна, распустились рододендроны, синий мак (который цветет только в Гималаях), и чудный терпкий запах магнолий окутал горы. Воздух был напоен весенними ароматами.
Тут и там сновали дикие обезьяны, и, когда им предлагали кусочки хлеба, они, словно ручные, приближались к вам.
Однажды молодой консульский служащий пошел гулять и намеренно запустил камнем в обезьяну и поранил ее. Когда же на следующий день он вновь с компанией отправился гулять, свыше десяти обезьян набросились на него одного, днем раньше бросившего камень. Это было ужасное зрелище.
Индийский охранник схватил свое оружие (естественно, оно было не заряжено) и этим так напугал обезьян, что те обратились в бегство. История о раненой обезьяне, которая распознала своего мучителя, еще долго ходила по лагерю.
Ежедневно я видела, сколь истеричными могли быть мужчины, и пришла к убеждению, что в критических ситуациях женщины оказываются значительно сильнее. Госпожа Иида и я, сидя в своей ванне-бочке, злословили насчет мужчин. Тем самым мы снимали накопившееся напряжение.
Главным образом честила мужчин я, а госпожа Иида скорее была слушательницей и только смеялась… во всяком случае, нам обеим было очень весело.
Так вперемежку со слезами и смехом минуло девять месяцев.
Поскольку мы совершенно не знали, когда сможем вернуться в Японию, я смирилась с нашим положением. Но вот однажды нас неожиданно погрузили на военный грузовик, который с грохотом устремился с гор в долину. Это произошло пятого августа 1942 года. Грузовик так сильно трясло, что можно было откусить себе ненароком язык. Три дня мы добирались до Бомбея. Там нас ожидало загаженное судно «Париж». Оно должно было доставить нас в Лоренсу-Маркиш, Мозамбик, что в юго-восточной Африке, где нас передадут японскому транспортному кораблю «Тацута-мару».
Две недели мы шли к португальской колонии в Восточной Африке.
Лоренсу-Маркиш оказался красивым городом. Там было много цветов, доселе мной не виданных. Люди все были черные, а их черты лица очень разнились от лиц индийцев. На борту «Тацута-мару» были англичане и американцы, которых обменяли на нас.
После сверки фамилий, которая заняла целых три дня, «Тацута-мару» наконец отправился с нами в Йокохаму. В то время изображение императорской четы считалось высшим национальным достоянием, и консульские служащие были обязаны во что бы то ни стало оберегать такой образ. Поднимаясь на борт «Тацута-мару», супруги Иида осторожно несли в руке образ императорской четы.
Согласно договоренности с Англией, палуба нашего судна ночью постоянно была освещена. К тому же было заключено соглашение, что транспорт с военнопленными и суда Красного Креста не подвергаются бомбардировке. Но против усеянных повсюду мин все были бессильны, поэтому даже ночью мы не снимали спасательных жилетов.
Тяжелое судно водоизмещением более десяти тысяч тонн бесконечно медленно продиралось сквозь туман ночей, когда не было видно ни зги. Не смолкали гудки…
Каждый день давалась учебная тревога. В таком случае мы как можно быстрее устремлялись на палубу, распределялись по обоим бортам и спускали спасательные шлюпки на воду. В чем-то это напоминало мне сцены из фильма о гибели «Титаника».
Спустя бесконечно долгий месяц мы 27 сентября 19 42 года пристали к берегам Японии.
Вскоре мой муж отправился в Бирму, а у меня родился сын. До конца войны, да и сразу после нее, мне пришлось несладко.
Послесловие к первой части
Прежде всего мне хотелось бы поблагодарить всех, кто решился прочитать мою книгу, ибо речь идет о первой пробе пера.
Когда я восемь лет назад приехала в Японию, Хаяси Кэн как раз писал «Охана-сан», а его сын Хи-дэхико работал над «Морем Хатоко». Я не видела Хидэхико с самого его детства, и у меня была лишь фотография, где он еще годовалым мальчуганом важно восседает на игрушечном слоне, что я ему подарила.
Во время моего пребывания на родине Кэн водил меня повсюду. У него как раз открылась выставка, где были представлены самые последние его картины и куда он меня и повел. Генри Симаноути пригласил нас в Императорский отель на «бифштекс по-шаляпински», и все знали, что Кэн и Кихару, по словам жены Кэна, были лучшими друзьями.
Кэн был тогда в приподнятом настроении и сказал, что в следующий мой приезд в Японию напишет сценарий обо мне, который, естественно, будет значительно эротичней и интересней, нежели «Охана-сан».
— Хорошо, я приеду на следующий год, и мы осуществим это, — согласилась я. Однако я вновь оказалась в Японии лишь спустя восемь лет. Кэна тем временем не стало.
По этой причине я решила наконец сама взяться за перо. Впервые в своей жизни я взялась что-то писать и не знала, как следует ко всему подступиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126