Этот маэстро из танцевальной школы Нисикава давал уроки жившим поблизости семьям — он был так называемый преподаватель танцев нашего квартала.
В заборе, как раз на уровне моих глаз, была дыра, через которую я могла, не поднимаясь на цыпочки, смотреть. Примерно с трех с половиной лет я ежедневно наблюдала благодаря этой дыре за уроками танца. Теперь, когда я вспоминаю увиденные сцены, мне представляется, что молодые люди из нашего квартала разучивали фукагаву, танец, исполняемый с платком в руке, и я поспешно брала на кухне полотенце и пыталась подражать им.
Наконец мне показалось мало просто глазеть каждый день в дыру, и я стала умолять бабушку определить меня ученицей к нашему соседу. Но маэстро считал, что три с половиной года слишком юный возраст. Как правило, лучше всего приступать к занятиям в шесть лет и шестого июня.
— В три с половиной года начинать рано. Моя школа вовсе не детский сад, — заключил он.
Услышав все это, я впала в истерику, стала кататься по земле и так орать, что он был вынужден взять меня в ученицы.
— Мне доводилось слышать о женщинах, которые сами выбирали себе мужей, но вот она, насколько я могу судить, оказалась первой ученицей, которая выбрала себе учителя, — часто повторял маэстро другим своим воспитанницам.
Моя бабушка была дочерью врача, и ее семья усыновила моего дедушку как зятя.
Моя мать тоже была единственным ребенком, и моего отца усыновили как ее супруга.
Бабушка получила обычное для молодой женщины начала эпохи Мэйдзи (1868—1912) образование, иными словами, она умела читать, писать, считать на абаке, была обучена рукоделию, составлению букетов, чайной церемонии и пению. А вот моя мать посещала женское реальное училище Дзиссэн очень известного в то время педагога — госпожи Симода Утако, а потом поступила в институт. Уровень образования того времени был выше по сравнению с нынешними женскими университетами.
Мать была человеком довольно передовых взглядов и бредила идеями Хирацука Райте. Когда жена приятеля моего отца — офтальмолога (сам отец был хирург) удрала с одним тенором, а некая поэтесса бросила своего мужа, заводчика из Кюсю, чтобы сойтись с молодым человеком, она была в восторге. Обычно она не была склонна выказывать свои чувства, но эти истории взволновали ее совсем как курсистку. Она читала в подлиннике Шекспира и воображала себя интеллектуалкой.
Я не любила свою мать. Бабушка была мне гораздо ближе, и, хотя у нее не было столь блестящего образования, она отличалась большим великодушием. Бабушка часто пеклась о других и охотно всем помогала. У нее было такое доброе сердце, что даже содержанку дедушки она поздравляла с праздником и дарила ей подарки — платья к Новому году, к празднику О-бон. Я обожала эти ее черты. Она оказала на меня сильное влияние.
Многие гейши, хозяйки ресторанов, прислуга чайных домиков, хакоя и рикши были пациентами моего отца. И с той поры, как я познакомилась с гейшами, с которыми был дружен мой отец (определенно, у него что-то с ними было), мое желание стать гейшей еще более укрепилось. С ранней юности я всем заявляла, что непременно хочу быть гейшей.
Когда одно время у нас дома не работала купальня, для меня наступали самые чудесные дни. Мы шли мыться в общественную баню, и там я общалась с гейшами. Они красили меня своими белилами, брали меня на руки и сажали себе на спину. От них шел чудесный аромат. Мне было очень жаль, что у нас была своя купальня и я не могу часто видеться с гейшами.
Моя мать была категорически против того, чтобы я становилась гейшей, но дедушка поддерживал меня.
— Если ты уж хочешь стать гейшей, то будь, по крайней мере, не какой-то там замухрышкой, но мастерицей своего дела, — говорил он мне.
И вот однажды мое желание исполнилось, и я смогла поступить в одно заведение с гейшами, которое хорошо было знакомо моему деду.
Я уже почти два с половиной года посещала языковую школу, когда однажды утром произошло следующее.
Я как раз шла в школу. Перед рестораном «Хана-масуя» велось строительство. Несколько рабочих киркой выворачивали булыжники на мостовой, а на грузовике с гербом города Токио пара мужчин склонилась над каким-то чертежом. Я могла бы дать крюк, но на это не было времени. Мне не оставалось ничего другого, как протискиваться между грузовиком и входом в ресторан.
Как обычно, там находился хозяин заведения, который возился со своими деревцами бонсай. Оказавшись в безвыходном положении, я рискнула по возможности быстрее прошмыгнуть мимо «Ханама-суи». Но, как я и боялась, хозяин повернулся в мою сторону. Отступать было некуда, поэтому я поклонилась на бегу и пожелала ему доброго утра. Владелец ресторана сначала уставился на меня, а затем радостно заулыбался.
— Ах, это ты, Кихару! Мне уже давно эта школьница кого-то напоминает.
Я вкратце объяснила ему, что в последнее время приходит очень много иностранных посетителей, поэтому я по утрам хожу в школу, так как хочу непременно овладеть английским языком, по вечерам свои знания проверяю на практике, тем самым делаю большие успехи, за что меня всегда хвалят учителя.
— Да, это мужественный шаг. Ты поступила просто замечательно, — похвалил он меня.
Я понимала, что скоро все важные чины в администрации будут знать о моей двойной жизни школьницы и гейши.
Уже в ближайший понедельник многое открылось. Когда я пришла в школу, там царила необычная обстановка. Ученики (в основном ребята) стояли вокруг и глазели на меня. Некоторые из них улыбались мне, хотя я их едва знала. Я спрашивала себя, зачем они бродят по коридору и заглядывают в наш класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126