И тогда вам станет ведома вера неверующих, печаль тех, кто давно отрешился от всякой печали, искусство тех, кто сегодня лишь улыбается при слове "искусство", - все то, в чем нуждаются самые утонченные из нас, самые изверившиеся и недовольные!..
Потом вы снова выйдете на улицу с поникшими плечами, с недовольным лицом. Вы знаете. Нельзя сказать: "Улица - это нечто такое, что..." Новы забыли, что она, собственно, такое. Вы припоминаете, что тогда вы сказали: "Нечто разветвленное, полное тайн и загадок, с западнями и подземными ходами, потаенными темницами и погребенными храмами..." Но вы уже не знаете, что со всем этим делать.
И беспредельное чувство безысходности охватывает вас!
[1904.] Мертвые и живые мысли!
Мысль не есть нечто, наблюдающее процесс внутреннего развития со стороны, - она есть само это внутреннее развитие.
Но мы размышляем о чем-то, а это "что-то" в форме мысли поднимается в нас. Мысль состоит не в том, что мы ясно видим нечто, развившееся в нас, а в том, что некое внутреннее развитие достигает этой светлой зоны. Вот в этом заключается жизнь мысли; сама мысль случайна, всего лишь символ, то есть она может быть мертвой, но когда она оказывается конечным звеном внутреннего развития, ее сопровождает чувство завершенности и надежности.
[1905]. Нерешенная проблема натурализма.
Сегодня мы уже не мыслим в категориях натурализма, у нас другая система координат, с которой мы соотносим все явления душевной жизни. Но то, что в свое время завораживало меня в натурализме, так и не получило четкого выражения. А это вот что: когда мы сегодня говорим о человеке, мы делаем это снова на идеалистический манер. Люди, создаваемые нами, много счастливее нас. Они с самого своего рождения оказываются в некоем силовом поле, в котором каждая сила существует лишь как абстрактное продолжение нашей реальной жизни. Они настроены на ритм, о котором мы на самом деле лишь мечтаем. Обстановка их комнаты, их слова и эмоции - все это воплощенные значения. Нашими неясными, отрывочными мечтами пропитано каждое их движение. Как в музыке, мы воздвигаем грандиозный храм, который, подобно некоему четвертому измерению, соотносится с нами, покоясь на невидимых опорах; он здесь и нигде.
Но никому еще не удавалось так изловчиться, чтобы окружающую нас реальную, натуральную жизнь - жизнь, распадающуюся на отдельные бессвязные часы, пронизанную тягостным равнодушием, - изобразить так, чтобы она нигде не выходила за пределы нас самих и все же была прекрасной.
Описательный стиль в романе тоже благотворен - как средство против науки и научности. Глядя на этих людей, все втискивающих в жесткие рамки, непроизвольно ощущаешь потребность изображать жизнь расшатанной. Подобно Д'Аннунцио, называть каждого соседа по имени и перечислять все имена святых в названиях церквей. Только чтобы показать, что жизнь продолжается каждодневно и что стук вагонных колес, несмотря на все наше стремление к точности понятий, есть тоже нечто самодостаточное и что богатство ощущений тоже богатство. Исходя из этой потребности, можно сотнями перечислять качества каждого отдельного предмета.
2 апреля 1905 года. Начинаю сегодня дневник; совершенно против моего обыкновения, но из ясно осознаваемой потребности.
Он должен, после четырех лет внутренней расколотости, снова дать мне возможность найти ту линию духовного развития, которую я считаю своей.
Я попытаюсь внести на эти страницы знамена несостоявшейся битвы. Мысли той поры великого душевного потрясения здесь будут воскрешены, обозрены и продолжены. Некоторые из прежних моих разрозненных заметок войдут сюда, но только в том случае, если я почувствую, что высказанные в них идеи снова меня занимают.
Все личное я буду записывать редко и лишь тогда, когда сочту, что в будущем то или иное воспоминание может представить для меня определенный духовный интерес.
Сюда войдут все мысли касательно "науки о человеке". Ничего специально философского. Наброски - да. При случае то или иное стихотворение, если оно покажется мне достойным воспоминания. Особенно стихи с полу- и обертонами. Свидетельства абсолютного самовыражения. Это вообще самая великая проблема стиля. Главный интерес - не к тому, что говоришь, а к тому, как ты это говоришь. Я должен искать свой стиль. До сих пор я пытался выразить невыразимое прямыми словами или намеками. Это выдает мой односторонний интеллектуализм. Твердое намерение сделать из выражения инструмент - вот что пускай стоит в зачине этой тетради.
6 апреля 1905 года. Необходимо однажды выяснить соотношение между сознательным и бессознательным в возможно более точном смысле этих понятий; не исключено, что результат (если мы сопоставим рассудочную, константную сторону нашей натуры с другой, противоположной) будет поразительным.
Но предварительно нужно именно определить точный смысл исходных понятий. Так как я в данный момент еще не располагаю достаточным опытом в этой области, моя первая задача - пойти на выучку к романтикам и ранним мистикам. Главная критическая цель должна заключаться в том, чтобы вычленить в их идейных системах собственно "сентиментальное", чувственно-духовное содержание в чистом виде - то есть исключая все то, что возможно лишь при определенной метафизической установке (например, с позиций шеллинговской натурфилософии).
Размышления над этим предметом привели меня к следующему вопросу, касающемуся понимания современной литературы: а как отнеслись бы иенцы, например, к Д'Аннунцио? Им бы недоставало в нем духовного элемента. Его чувственность они, возможно, нашли бы плоской, банальной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15